Во втором параграфе характеризуется источниковая база исследования, включающая в себя широкий круг как опубликованных, так и неопубликованных источников различных типов, что дает возможность для взаимной проверки содержащейся в них информации.

Основой работы стали неопубликованные документы и материалы из архивов г. Саранска, Самары и Москвы. В силу территориальной специфики исследования базовыми стали архивы Республики Мордовия и Самарской области, в которых было обследовано 35 фондов, наиболее значимыми среди них явились: фонды Мордовского окружного (ф. Р–149) и областного (ф. Р–238) исполнительных комитетов, фонд Совета министров МАССР (ф. Р–228), фонды Мордовского окружного (ф. 326) и областного (ф. 269) комитетов ВКП(б), фонд Статистического управления МАССР (ф. Р–662), фонд Земельного управления Мордовского облисполкома (ф. Р–309), фонд Прокуратуры Мордовской автономной области (ф. Р–437), фонд Министерства здравоохранения МАССР (ф. Р–435), фонд Министерства сельского хозяйства МАССР (ф. Р–516), фонд архива УФСБ РМ и др. Кроме того, в архивах Самарской области изучались фонды Средне-Волжского краевого исполнительного комитета (ф. Р–779), Куйбышевской краевой прокуратуры (ф. Р–1061), фонд Средне-Волжского краевого комитета ВКП(б) (ф. 1141).

По своему характеру использованные архивные документы относятся к разным группам письменных источников, подчас существенно отличающимся по степени достоверного отображения действительности и информационной насыщенности. Для нас наибольшее значение имели секретные постановления Средне-Волжского крайисполкома и крайкома, Мордовского обкома и облисполкома, Совета Министров МАССР, докладные записки, отчеты в вышестоящие инстанции, хранящихся в самых различных архивных фондах (например, Мордовского облисполкома, Совета Министров МАССР, Мордовского обкома ВКП(б) и т. д.). Перегруженные идеологическими штампами, они все же дают больше достоверных сведений о методах реализации аграрной политики, отношении к ней крестьянства, состоянии сельскохозяйственного производства и т. п., чем официальные выступления руководителей Мордовии или сообщения в печати. Необходимо отметить, что власть обладала информацией о реальном положении дел в деревне из секретных сообщений вначале Мордовского облотдела ОГПУ, а затем УНКВД и МВД МАССР, а также Прокуратуры области и республики, но она в то время оставалась известной лишь ограниченному кругу лиц.

Существенно обогатило эмпирическую базу исследования использование документов из архива УФСБ РФ по РМ, в котором были выявлены, прежде всего, сведения о массовых депортациях весной 1930 г. и в первой половине 1931 г., а также об учете «антисоветского» элемента по районам МАССР накануне войны, из Госархива РФ (фонд 4-го спецотдела МВД СССР, ф. Р–9479) – об итогах реализации Указа от 2 июня 1948 г. о выселении из сельской местности лиц, уклоняющихся от трудовой деятельности, из ГАСО и ГАСПИ – о размахе крестьянских выступлений на протяжении 1931 г.

Для оценки социально-экономического развития доколхозной деревни большое значение имели материалы выборочных статистических исследований на основе группировок крестьянства по посеву, наличию рабочего скота и коров, сельскохозяйственного инвентаря, гнездовых переписей 1927 – 1929 гг. по стоимости всех средств производства и социальным отношениям. Подобные обобщенные данные по Мордовии представлены в таблицах книг «Мордовский округ Средне-Волжской области: культура и хозяйство» (1929) и «История советского крестьянства Мордовии. Часть 1» (1987), а также в фонде Статуправления МАССР. Важнейшим источником сведений об эффективности обобществленного производства на территории Мордовии, участии в нем колхозников и уровне их доходов стали годовые отчеты колхозов, хранящиеся в ЦГА РМ. Необходимо отметить, что в рассматриваемый период региональная статистика не отличалась особой точностью. Так, сведения о поголовье отдельных видов скота, валовых сборах зерновых культур, материально-технической обеспеченности МТС и др., относящиеся к одному и тому же году, но составленные в разное время, порой существенно различаются, поэтому их использование требует осторожности и тщательной перепроверки.

Нами исследованы также документы социально-политической статистики: опубликованные материалы переписей населения, сведения о естественном движении населения, о распространении острозаразных заболеваний, дистрофии в годы послевоенного голода (фонды Совета Министров, Статуправления и Министерства здравоохранения, сборник «Мордовия 1941 – 1945 гг.»), о массовых выступлениях начала 1930-х гг., о размахе репрессивной политики в деревне (фонды органов исполнительной власти ЦГА РМ, Прокуратуры Мордовской АО и Куйбышевского края, фонды Мордовского обкома партии).

Для характеристики аграрной политики советского государства в конце 1920-х – начале 1950-х гг. были изучены выступления руководителей коммунистической партии и советского правительства (И. В. Сталина и его окружения), документы ЦК ВКП(б), высших органов государственной власти и управления (ЦИК и СНК СССР), определявших и законодательно оформлявших ее в указанное время. Значительная часть из них была издана еще в советское время, например, в сборниках «И. В. Сталин. Сочинения» (1951), «Коллективизация сельского хозяйства. Важнейшие постановления Коммунистической партии и советского правительства. 1927 – 1935» (1957), «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК» (разные издания) и др. С точки зрения выбора региона исследования научный интерес для нас представляли нормативные документы местных советских и партийных органов в сборниках «Коллективизация сельского хозяйства в Среднем Поволжье (1927 – 1937 гг.)» (1970), «Победа колхозного строя в Мордовской АССР» (1970), «Мордовия в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг.» (1962). В опубликованных несекретных нормативных и делопроизводственных документах излагалась официальная версия целей, задач и реализации ускоренной модернизации аграрной сферы в общегосударственном масштабе, на уровне отдельных республик и областей, пропаганда достигнутых успехов колхозной системы в решении задачи обеспечения фронта и тыла необходимыми ресурсами, трудового подвига крестьянства в военные и послевоенные годы.

Начавшийся с 1990-х гг. процесс рассекречивания архивных фондов позволил ввести в научный оборот массу ранее недоступных материалов через публикацию статей и монографий и, что самое важное, начать издание сборников бывших секретных документов. В сборниках «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927 – 1939», «Советская деревня глазами ВЧК–ОГПУ–НКВД. 1918 – 1939», «Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение 1930 – 1940» и других собран обширный материал из центральных и региональных архивов, отражающий первоначальный этап «революции сверху», начавшейся со слома нэпа как государственной политики, развертывание сплошной коллективизации и «раскулачивания», размах социального протеста крестьянства в деревне в начале 1930-х гг., итоги первых пятилеток развития сельского хозяйства, новый всплеск массовых репрессий в деревне в годы «Большого террора». Эти материалы представляют высокую информативную ценность, поскольку дают возможность оценить результативность проводимой аграрной политики в масштабах всей страны, а также выявить особенности этого процесса на уровне отдельных областей и республик России. Документы по послевоенной деревне опубликованы в книге «Российская деревня после войны (июнь 1945 – март 1953)» (1993). К 50-летию победы вышел в свет сборник «Мордовия 1941 – 1945 гг.» (1995), из которого почерпнута информация о распространении пораженческих слухов в связи с началом войны, дезертирстве и уклонении от мобилизации, падении трудовой дисциплины в колхозах, голоде и инфекционных заболеваниях.

Из материалов периодической печати сталинской эпохи были использованы публикации органа ЦК ВКП(б) – газеты «Правда», а также газет, издававшихся в Мордовии, – «Завод и пашня» и «Красная Мордовия». При работе с газетными публикациями, касающимися экономического и социально-политического развития общества, учитывались их политическая тенденциозность, освещение, главным образом, успехов и достижений индустриализации и коллективизации. Показ же отдельных негативных явлений преподносился как результат преступных действий конкретных лиц или небольших групп.

Научный интерес представляют материалы рукописного фонда Научно-исследовательского института гуманитарных наук при Правительстве РМ, в котором содержатся документы по истории коллективизации Мордовии, извлеченные из архивов республики и Куйбышевской области, выписки из газеты «Красная Мордовия» (И–1268, И–1269 и др.), копии документов, не вошедших в сборник «Победа колхозного строя в Мордовской АССР» (И–652, И–671 и др.), а также материалы выборочного опроса (2006 – 2007 гг.) жителей сел Мордовии – очевидцев событий военных и послевоенных лет (И–1599).

Таким образом, использованные в ходе работы по теме диссертации документы и материалы позволяют раскрыть разнообразные аспекты исследуемой проблемы и решить поставленные задачи.

Во второй главе «Основные принципы и направления аграрной политики советского государства в конце 1920-х – начале 1950-х гг.» дан анализ сталинской политики в деревне, показаны основные экономические и социально-демографические результаты ее реализации в масштабах всей страны.

В аграрной политике советского государства в конце 1920-х – начале 1950-х гг. выделяются четыре основных этапа.

Для первого этапа (конец 1920-х – 1932 гг.) характерны отказ от основополагающих принципов нэпа на фоне кризиса хлебозаготовок и усиления в связи с этим административного давления на единоличное крестьянство, форсирование огосударствления сельского хозяйства, осуществляемого фактически без учета реальных особенностей различных регионов страны. Одновременно происходит развертывание широкомасштабной репрессивной политики в деревне под лозунгом «ликвидации кулачества как класса», призванной решить ряд конкретных экономических (передача колхозам средств производства «раскулаченных» хозяйств, спецколонизация необжитых районов) и общественно-политических (психологическое давление на сельское общество, устранение противников коллективизации) задач.

На втором этапе (1933 – 1940 гг.) происходит поиск путей организационно-хозяйственного укрепления созданной колхозно-совхозной системы через расширение сети МТС и насыщение их разнообразной техникой, внедрение современных способов производства, подготовку сельскохозяйственных кадров, осуществляются попытки налаживания внутриколхозной жизни (разрешение личного подсобного хозяйства, организация колхозной торговли и т. д.), предпринимаются меры по повышению культурно-образовательного уровня села и т. п. В то же время нестабильность работы «социалистического сектора», очевидные провалы планов по его развитию оказали самое непосредственное влияние на новый всплеск репрессий в отношении сельского населения в период «Большого террора» 1937 – 1938 гг.

Третий этап (первая половина 1940-х гг.) связан с экстремальными условиями Великой Отечественной войны, когда задача обеспечения фронта и тыла необходимыми ресурсами решалась путем ужесточения «беспощадной требовательности» со стороны государства к деревне с целью максимального изъятия продукции аграрного сектора и финансовых средств. В то же время власть в обстановке усугубления в военные годы проблем колхозного производства была вынуждена временно мириться с расширением личного подсобного хозяйства колхозников, которое не только спасало их от голодной смерти, но и являлось дополнительным источником доходов государства.

Четвертый этап (вторая половина 1940-х – начало 1950-х гг.) – поставленная руководством Советского Союза цель восстановления довоенного уровня развития колхозного сектора и дальнейшего его укрепления в условиях остающегося приоритета тяжелой промышленности достигалась путем усиления партийного и государственного контроля за производством сельскохозяйственной продукции, повышения ответственности колхозов и колхозников за выполнение обязательств перед государством, ужесточения производственной дисциплины в колхозах и с одновременным ограничением личного подсобного хозяйства, развертывания новых репрессий. Однако рост государственного давления не приводил к предполагаемым социально-экономическим результатам. Становилось все более очевидным, что деревня нуждалась в реформировании существующей системы взаимоотношений с государством, что начало воплощаться в жизнь только после смены политического руководства страны в 1953 г.

В целом аграрную политику советского государства сталинской эпохи можно охарактеризовать как комплекс мер по формированию и поддержанию в нужном режиме функционирования огосударствленного сельскохозяйственного производства в виде колхозно-совхозной системы, обеспечивающей перекачку материальных и финансовых ресурсов для развития тяжелой индустрии, и, прежде всего, военно-промышленного комплекса. Данная модель, основанная на господстве партийно-советского государства и фактически полном подчинении ему сельского социума, реализовывалась вплоть до начала 1950-х гг.

В третьей главе «Массовая коллективизация в Мордовии в годы первой пятилетки: формы, методы и особенности осуществления» проведен анализ форсированного огосударствления сельского хозяйства и политики «ликвидации кулачества» в конце 1920-х – 1932 гг. на территории Мордовии.

В первом параграфе анализируются основные итоги социально-экономического развития сельского хозяйства Мордовии к концу 1920-х гг., произошедшие изменения во взаимоотношениях крестьянства и власти, подробно рассмотрены ход и методы коллективизации зимой – весной 1930 гг.

Нэп оказал в целом благоприятное воздействие на возрождение деревни мордовского края, что становится особенно заметным с середины 1920-х гг. К концу 1920-х гг. сельское хозяйство по ряду экономических показателей превзошло дореволюционный уровень развития: например, если в 1913 г. посевная площадь составляла 903 тыс. десятин, то в 1929 г. – более 1 млн десятин, поголовье крупного рогатого скота в 1916 г. в границах Мордовии 1937 г. – соответственно 297 тыс. и до более 372 тыс. голов, овец и коз – 843 тыс. и более 1 101 тыс., рабочих лошадей – 162 тыс. и 164 тыс. голов. Позитивные изменения произошли в обеспеченности основными видами сельскохозяйственных орудий и машин.

Мордовия в конце 1920-х гг. по уровню валовой и товарной продукции сельского хозяйства (особенно – животноводства) находилась в тройке лидеров образованной в 1928 г. Средне-Волжской области. Однако основные проблемы развития аграрной сферы (аграрное переселение, полунатуральное хозяйство, узость материально-технической базы, зависимость от природных условий и т. д.) решались еще довольно медленно. Вследствие роста населения вновь обострилась проблема малоземелья, усилился рост числа хозяйств без орудий труда и без лошадей.

В конце 1920-х гг. значительное развитие в Мордовии получили различные виды кооперации (потребительская, сельскохозяйственная кредитная и производственная), в которые входило более половины крестьянских хозяйств. Коллективные хозяйства (коммуны, сельхозартели и товарищества по совместной обработке земли) и совхозы, к которым власть относилась более чем благосклонно, занимали незначительное место в аграрной сфере. Так, на 1 октября 1929 г. в 387 колхозах округа состояло 3,1 % от общего числа хозяйств.

В годы нэпа произошло укрепление позиций крестьянской общины, но руководство страны не устраивало существующее положение, и оно неоднократно предпринимало меры для разрушения общинного самоуправления, повышения авторитета сельских Советов и партийных организаций, что должно было помочь в ходе ускоренной ломки традиционных отношений в деревне. На территории Мордовии к концу 1920-х гг. около 98 % всех крестьянских хозяйств были «повязаны» общинной формой землепользования и не стремились добровольно менять сложившиеся традиционные устои жизнедеятельности.

В Мордовии дифференциация деревни была развита слабо и основная масса крестьянства занимала среднее положение между, с одной стороны, пролетарской и полупролетарской, а с другой – мелкокапиталистической группами. В целом, удельный вес крупного крестьянского хозяйства был здесь невелик и не превышал 1 %, поэтому выявление «кулаков», опираясь только на существующее законодательство, принявшее ярко выраженный классовый характер, проходило с определенными затруднениями. Однако в связи с принятием жестких мер в ходе хлебозаготовок, а затем с провозглашением политики коллективизации и «раскулачивания» их количество стало расти: на 1 июля 1929 г. – 0,93 %, на 1 августа – 1,16, на 1 сентября – 1,26, на 1 ноября – 1,81, на 1 декабря – 1,93, на 1 января 1930 г. – 2,03 %.

Политика свертывания нэпа нашла воплощение в ходе хлебозаготовительных кампаний конца 1920-х гг. Так, в результате выполнения сталинских указаний политика экономического вытеснения зажиточных слоев главным образом посредством обложения сельхозналогом в индивидуальном порядке постепенно стала перерастать в насильственную ликвидацию «кулацких» хозяйств, прежде всего с помощью расширения практики применения в их отношении статей уголовного кодекса (ст. 58, 61 УК РСФСР). Эта стало своеобразным прологом грядущего широкомасштабного наступления на единоличное крестьянство.

С ноября 1929 г. сплошная коллективизация была провозглашена главной и непосредственной задачей всех партийных, советских и колхозно-кооперативных организаций Советского Союза на ближайшие годы, что означало отказ от утвержденных до этого заданий первой пятилетки, предполагавших к 1932/33 гг. объединение в колхозы в среднем по стране 16 – 18 % хозяйств, а по Мордовии – 13,8 %.

Согласно постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. Средне-Волжский край был в целом отнесен к зерновым районам, где коллективизация должна быть закончена осенью 1930 или весной 1931 г. Такие сжатые сроки и признание «социалистического соревнования» в ходе организации колхозов противоречили декларированию недопустимости любого «декретирования» колхозного движения сверху. По планам крайкома ВКП(б) в Мордовской АО к весне 1930 г. предполагалось коллективизировать не менее 30 % крестьянских хозяйств (по краю не менее 54 %), однако руководство автономии приняло повышенные обязательства: вовлечь в колхозы в 1929/30 гг. в среднем половину бедняцко-середняцких хозяйств и провозгласив 8 из 23 районов области районами сплошной коллективизации (т. е. 100 %). Райкомы и райисполкомы стали ориентировать своих уполномоченных на ее завершение уже к весне-лету 1930 г. В целом по Мордовии динамика коллективизации выглядела так: на 1 октября 1929 г. – 3,02 %, на 10 декабря – 9,4; на 1 января 1930 г. – 16,9, на 20 января – 20,0, на 20 февраля – 47,7 %. На 10 марта в 790 колхозах области состояли 127 645 хозяйств, или 49,7 % от их числа. При этом темпы коллективизации в области были выше средних показателей по Средне-Волжскому краю (на 1 декабря 1929 г. – 30 %, а на 10 марта – 58,8 %). Организация крупного сельскохозяйственного производства в стране, тем более в Мордовской АО, в начале 1930 г. оказалась не обеспеченной материально-техническим ресурсами. Созданные в январе–феврале 1930 г. две МТС не представляли собой реальной силы. Принудительные методы в области уже на первом этапе коллективизации занимали более существенное место, о чем может свидетельствовать гораздо большее количество массовых крестьянских выступлений, чем в окружающих регионах. С начала 1930 г. началось сокращение поголовья всех видов скота из-за массового забоя и продажи не желающими его обобществлять крестьянами.

Нарастание сопротивления крестьянства коллективизации и «раскулачиванию» заставило руководство страны в марте–апреле пойти на корректировку курса и осудить насилие в колхозном строительстве. Массовый прилив в колхозы Мордовии сменился не менее массовым отливом, и к 1 мая 1930 г. в них осталось 8,2 % хозяйств (в РСФСР – 20,3 %, в Средне-Волжском крае – 20,5 %).

Первая попытка форсировать сплошную коллективизацию Мордовии, как и в целом по стране, закончилась неудачей. Однако в результате необдуманных решений и действий как центральных, так и областных властей только за несколько месяцев 1930 г. был нанесен существенный ущерб производительным силам сельского хозяйства региона.

Во втором параграфе рассмотрен первый этап осуществления политики «раскулачивания» в деревне Мордовии, являвшейся подчас «локомотивом» проводимых «социалистических» преобразований.

Резкая активизация репрессивной политики в деревне с конца 1929 г. привела к ликвидации не только тех, чьи хозяйства попадали под постановление СНК СССР от 21 мая 1929 г. «О признаках кулацких хозяйств…», но и любых противников огосударствления аграрного производства. По признанию руководителей области и края, «ликвидация кулачества» проходила часто административными методами в течение нескольких дней вне всякой связи со сплошной коллективизацией, на необходимость которой указывало постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г.

«Раскулачивание» сразу стало основным методом вовлечения крестьян в создаваемые колхозы. На примере репрессированных односельчан они видели, что их ждет, если они будут тянуть со вступлением в колхоз. Передаваемые в колхозы от «раскулаченных» хозяйств средства производства должны были компенсировать недостаток материально-технического обеспечения создаваемого крупного производства. Оставшиеся к маю 1930 г. на территории Мордовии колхозы имели неделимые капиталы на сумму почти 2,9 млн руб., в том числе от «раскулаченных» поступило более 1,5 млн руб., или 54 % (по Средне-Волжскому краю – 37,2 %).

Точное количество подвергшихся репрессиям в данный период определить трудно, так как строгого учета в районных и областном штабах по «раскулачиванию» не велось. По сведениям ПП ОГПУ по Средне-Волжскому краю (май 1930 г.), в среднем по Мордовии было репрессировано 1,98 % крестьянских хозяйств, что существенно превосходило действительный удельный вес зажиточного крестьянства. По этому показателю область, заняв третье место в крае, опередила Пензенский, Кузнецкий, Ульяновский и другие округа. В то же время руководители Мордовии давали и другие данные. Например, председатель облисполкома М. Палькин в мае 1930 г. заявил, что если учитывать «раскулачивание» по хлебозаготовкам и индивидуальному обложению всего в области было «раскулачено» 7 тыс. хозяйств. В отдельных селах удельный вес «раскулаченных» хозяйств был значительно выше, чем средние показатели по области (например, в Ардатовском районе, в 16 сельсоветах из 30 – от 3,0 до 9,6 % хозяйств, в Торбеевском районе в 16 сельсоветах из 26 ( от 5,0 до 13,0 %).

С принятием в марте – апреле 1930 г. постановлений ЦК, осуждающих «искривления» и «перегибы», для многих из «раскулаченных» решения о применении репрессивных мер отменялись. По разным данным, в области должны были вернуть имущество от 32 до 41 % репрессированных, а в целом по Средне-Волжскому краю – 18,05 %.

Всплеск «антисоветских проявлений» в Мордовии в начале 1930 г. вынудил крайком принять решение о выселении из области 400 семей «активного антисоветского элемента». По данным доклада опергруппы ОГПУ (май 1930 г.), 350 «раскулаченных» семей из Мордовии были направлены в Дальневосточный край, а по сведениям начальника облотдела ОГПУ Звездина (февраль 1931 г.), 317 семей были высланы в начале 1930 г. в Северный Край.

Переход в конце 1929 г. к «ликвидации кулачества» затронул практически все социальные группы крестьянства Мордовии. Тысячи крестьянских хозяйств, среди которых оказались зажиточные, середняцкие и даже бедняцкие, подверглись разорению в ходе частичного или полного «раскулачивания». Активизация репрессивной политики не только не была обусловлена ни политической, ни социально-экономической обстановкой того времени, более того, она привела к ее резкому обострению, вызвав массовое антиколхозное и антисоветское движение в деревне.

В третьем параграфе дан анализ колхозного движения в Мордовии в 1931 – 1932 гг. и подведены основные итоги «досрочного» выполнения первого пятилетнего плана развития сельского хозяйства.

Выполнение решений ЦК ВКП(б) об ускоренном росте колхозного сектора в 1931 г. и краевых и областных органов о завершении коллективизации к началу 1932 г. в Мордовии до марта 1931 г. осуществлялось с большим трудом (на 1 января – 10,3 %, на 1 марта – 18,2 %). На подъем колхозного движения с марта по июнь большое влияние оказала кампания по массовому выселению «кулацкого элемента» за пределы области и края. К 1 июня колхозами было охвачено 34,7 % крестьянских хозяйств области, а к 10 ноября – уже более 70 %. В селах и деревнях Мордовии действовали 1 301 сельхозартель и 16 коммун. Среди русских крестьян в колхозы вступило 75,1 %, мордовских – 65,6, татарских – 66,5 %. Мордовия по уровню коллективизации опережала соседние национальные регионы (например, Чувашская АССР – 43,4 %, Марийская АО – 44,9 %), вплотную приблизившись к среднекраевым показателям. Такие «успехи» колхозного строительства Мордовии в значительной степени были достигнуты за счет административного нажима, что в целом признавалось ее партийным и советским руководством.

Рост коллективизации в области давал повод считать, что осенью 1931 г. коллективизация здесь, как и по всей Средней Волге, была «в основном закончена», о чем утверждалось в постановлении бюро крайкома от 2 ноября 1931 г. Однако «перегибы», серьезные недостатки в организации работы и оплате труда в колхозах вызвали вначале замедление темпов коллективизации, а затем с начала 1932 г. и новый отлив из них. Другой не менее важной причиной являлось то, что крестьяне-единоличники, вступая в колхозы, рассчитывали на существенное изменение отношения к ним со стороны государства. Однако по мере роста колхозного сектора и уменьшения числа единоличных хозяйств государственное давление перешло на колхозников и колхозы.