Кроме того, Русская Православная Церковь не ожидала возникновения подобного соревнования. Защищаясь от прозелитизма, Русская Православная Церковь пыталась обращаться к экуменическим настроениям христианских конфессий, подчеркивая, что отсутствие уважения к нормам Церкви, находящейся в экуменическом диалоге, не способствует взаимопониманию.

Трения усугублялись и различиями во взглядах на миссионерскую деятельность и прозелитизм. По мнению протестантов, любой человек, являющийся лишь «номинальным» христианином, даже если он был ранее крещен, может рассматриваться в качестве законного объекта евангелизации в любом регионе мира независимо от того, действует ли там другая христианская церковь, и этот регион будет считаться «законным миссионерским полем». Католики к этому добавляют представление о вселенском характере своей Церкви.

Русская Православная Церковь согласна с тем, что каждый человек должен достичь личного контакта с Богом, полагая, что этот контакт постепенно становится все более крепким через таинства, церковные службы и т.п. Вместе с тем, по мнению Русской Православной Церкви, большинство населения России (которая считается канонической территорией РПЦ) находится под ее духовным окормлением, поскольку они или, по крайней мере, их родители были крещены в православии. Таким образом, Россия, с точки зрения РПЦ, не может рассматриваться как открытое поле для миссионерской деятельности других деноминаций. Свое мнение Церковь базирует на словах апостола Павла: Я старался благовествоватъ не там, где уже было известно имя Христово, дабы не созидать на чужом основании (Римлянам 15:20).

Таким образом, то что в глазах евангелических деноминаций представлялось законной миссионерской деятельностью, в глазах РПЦ выглядело как недопустимый прозелитизм.

На позицию РПЦ и на общий контекст обсуждения прозелитизма оказывали влияние и проблемы идентичности. Как показано в главе III, традиционно в России была довольно сильная корреляция между религиозной и этнической принадлежностью, культурная составляющая религии всегда была важна для этнической идентичности. В итоге сформировалось широко бытующее представление о религии не как о личном деле верующего, а как об элементе культурной традиции, что привело к восприятию прозелитизма как атаки на национальную идентичность.

Длительный период существования под жестким государственным контролем ослабил институциональную функцию Церкви. Это на первом этапе столкновения с прозелитизмом поставило Русскую Православную Церковь в оборонительную позицию. Защищаясь от прозелитизма, традиционная Церковь обратилась к этническим чувствам своих реальных или потенциальных последователей.

В следующем параграфе – «Споры о прозелитизме в середине 1990-х годов. Политизация религии и политизированность религиозного дискурса» – подчеркивается, что дискуссия о прозелитизме стала более острой к середине 1990-х годов, когда религия заметно политизировалась. Государственные органы, не пользовавшиеся в тот период большим доверием со стороны населения, надеялись повысить свой престиж, демонстрируя Русской Православной Церкви свою лояльность и даже покровительство. Политические лидеры разной ориентации, учитывая общественное настроение, использовали любую возможность для обличения прозелитизма, иностранных миссий, тоталитарных сект и деструктивных культов. Такие обращения не были удивительными в свете того, что в середине 1990-х годов произошли существенные изменения в менталитете населения, и эйфория по поводу западных ценностей заметно убавилась. В религиозной сфере это проявилось в большем интересе к православию и другим традиционным конфессиям. Распространилось мнение, что религиозные свободы зашли слишком далеко и угрожают истинным российским традициям. Подчеркивалось, что привнесение в религиозную жизнь новых религиозных учений влечет за собой размывание коренных духовных устоев, национальной самобытности и идентичности.

К середине 1990-х годов позиция РПЦ становится более активной: инославному прозелитизму Церковь противопоставляет свою миссионерскую деятельность. Архиерейский Собор 1994 г. принял определение «О православной миссии в современном мире», и вскоре был создан Миссионерский отдел Московского Патриархата, поставивший цель оторванному от культурной среды прозелитизму противопоставить миссию, связанную с культурой и традициями народов, среди которых велась проповедь. Со второй половины 1990-х годов стали регулярно проходить Всецерковные миссионерские съезды. В ноябре 1995 г. был образован Православный миссионерский фонд Русской Православной Церкви.

Фон для осуществления прозелитической деятельности изменился после принятия в 1997 г. Закона «О свободе совести и о религиозных организациях». Другим стало во второй половине 1990-х годов и общее настроение в стране.

В третьем параграфе «Новые аспекты в дискуссии по прозелитизму в конце 1990 – 2000-х годах. Значимость православно-католических отношений» речь идет об изменениях в спорах о прозелитизме, происходивших с конца 1990-х годов. Обращается внимание, что во второй половине 1990-х годов такие миссионерские мероприятия, как массовые протестантские богослужения на стадионах, ушли в прошлое. Доля протестантов в России не перешла за отметку в 1 %. Наиболее успешными протестантские миссионеры оказались в Сибири и на Дальнем Востоке, где инфраструктура РПЦ была гораздо слабее, чем в Европейской части России, и по числу религиозных организаций (но не по численности последователей) протестанты там даже превзошли РПЦ. В целом же, к середине 1990-х годов Русская Православная Церковь укрепила свои позиции. Исторически сложившаяся в Православных Церквах тесная взаимосвязь между религиозной и культурной идентичностью стала более прочной. В такой ситуации с середины 1990-х годов в соревновании с нетрадиционными деноминациями РПЦ в публичных выступлениях стала часто обращаться к политическим и культурным аргументы. Среди них нередко встречались заявления о том, что иностранные деноминации разделяют российское общество и разрушают русские традиции и культуру. В конце концов обсуждение прозелитизма стало меньше интересовать людей, переместившись в основном из политического и общественного дискурса на страницы специализированных изданий (религиозных и светских) и в область собственно межденоминационных отношений.

В общественном же дискурсе, отражавшем межденоминационные отношения, термин «прозелитизм» с конца 1990-х годов стал особенно часто связываться с дебатами между Русской Православной Церковью и Римско-Католической Церковью по поводу деятельности католиков в России. Римско-Католическая Церковь, а не новые секты, как можно было подумать, стала главным оппонентом РПЦ. Деноминации, более далекие в теологическом плане, оказались более изолированными друг от друга в сферах своей деятельности, в то время как более близкие (как православие и католицизм) оказались в большем соперничестве. Поскольку православное и католическое учения не кажутся сильно различающимися людям с минимальными религиозными познаниями, переход номинального православного в католицизм может им рассматриваться просто как смена религиозной организации, причем мотивы такой смены могут иметь скорее светский, чем духовный характер. Это замечание в какой-то степени объясняет сам факт соперничества и обеспокоенность РПЦ, тогда как доли этих конфессий в населении России просто несопоставимы: примерно 60 % православных и менее 1 % католиков. Эти цифры говорят и о том, что случаи обращения русских в католицизм очень редки, и связь между религиозной и этнической идентичностями предотвращает такие обращения.

И все же, Русскую Православную Церковь озадачивает любая активность Католической Церкви в России, не соответствующая численности этнических католиков в стране. Коллизия состоит в том, что хотя официально Римско-Католическая Церковь в России и выступает как религия традиционно католических этнических групп, значительная часть верующих католиков в России – русские.

В зависимости от ситуации и аудитории акценты в спорах между православными и католиками менялись. В межцерковном диалоге основные посылки РПЦ сводились к искаженности католического учения идеей филиокве и другими нововведениями, а также к принципу канонической территории и поэтому обвинению католиков в ведении миссионерской деятельности среди реальных и потенциальных членов РПЦ.

Вообще положение о канонической территории является постоянным аргументом Русской Православной Церкви при обсуждении прозелитизма со всеми оппонентами. Оно базируется как на теологических основаниях православного учения, так и на тесной связи между религиозной принадлежностью и национальной и этнической идентичностью.

Основные позиции Католической Церкви в этих спорах сводились к представлению о ее вселенском характере, особом статусе Петрова служения и, следовательно, к обоснованию католической миссионерской работы в мире. При обсуждении католического прозелитизма в России делались попытки разделить эту проблему на две части. С одной стороны, подчеркивалось, что с точки зрения светского права в России конституционно гарантирована религиозная свобода, и поэтому каждый может менять свои религиозные убеждения. При рассмотрении проблемы в теологическом контексте приводился католический взгляд на особую роль Апостола Петра. Однако в то же время подчеркивалось, что Католическая Церковь должна строить свои отношения с православной в рамках межхристианского диалога. В самом термине «прозелитизм» также усматривались два значения. Одно значение прозелитизма связывалось с межденоминационными отношениями и пониманием его как переманивания верующих из одной деноминации в другую с использованием недопустимых средств (и такой прозелитизм осуждался Католической Церковью). В то же время, говорилось и о наличии другого – теологического, библейского – понимания прозелитизма, непосредственно связанного с миссионерской природой Христианской Церкви, из чего делался вывод, что каждый христианин должен быть миссионером: православный верующий должен нести православное свидетельство, а католик – католическое. В подобных трактовках можно увидеть попытку обоснования миссионерской деятельности на территории России.

Определяя границы своей миссионерской деятельности, Комиссия “Pro Russia” Римско-Католической Церкви еще в 1992 г. приняла документ «Общие принципы и практические нормы координации евангелической деятельности и экуменических обязанностей Католической Церкви в России и других странах СНГ». Объясняя миссию Католической Церкви проповедовать среди всех народов, этот документ вместе с тем не оправдывает прозелитизм, понимаемый как давление на совесть. В этом документе также говорится, что апостольская деятельность Католической Церкви на территории СНГ должна иметь экуменический характер. «Не прозелитизм, а братский диалог между последователями Христа …, направленный на восстановление того полного единства между Византийской и Римской Церквами, которое существовало в первом тысячелетии, является путем к этому единству».

В свою очередь, РПЦ в документе «Основные принципы отношения Русской Православной Церкви к инославию», принятом в 2000 г., также подчеркивается, что важнейшей целью отношений Православной Церкви с инославием является восстановление богозаповедного единства христиан (Ин. 17, 21), которое входит в Божественный замысел и принадлежит к самой сути христианства. В этом же документе говорится, что связи Русской Православной Церкви с инославными христианскими общинами в России должны осуществляться в духе братского сотрудничества и в целях координации деятельности в общественной жизни, совместного отстаивания христианских нравственных ценностей, служения общественному согласию, прекращения прозелитизма на канонической территории Русской Православной Церкви». И далее сказано, что миссия традиционных конфессий возможна лишь в тех условиях, когда она осуществляется без прозелитизма и не за счет «переманивания» верующих, особенно с использованием материальных благ. Что же касается отношений с Римско-Католической Церковью, то в приложении к этому документу в качестве наиболее насущных проблем в диалоге с Римско-Католической Церковью называются униатство и прозелитизм.

Таким образом, при сравнении двух документов (католического и православного) бросаются в глаза общие моменты: призывы к единству, братскому диалогу и осуждение прозелитизма. В то же время проблема прозелитизма остается среди основных озабоченностей Русской Православной Церкви в ее отношениях с Римско-Католической Церковью. И связано это с разным пониманием рамок миссионерской деятельности и прозелитизма. РПЦ хотела бы видеть деятельность Католической Церкви в России только среди традиционно католических этнических групп.

На рубеже ХХ и ХХI веков наблюдалось усиление напряженности в отношениях между Русской Православной и Римско-Католической Церквами, и на 2000 – 2003 годы пришелся острый кризис в их отношениях. Обострение отношений между Русской Православной Церковью и Римско-Католической Церковью достигло пика в связи с реорганизацией католических структур на территории России в 2002 г., когда апостольские администратуры были заменены четырьмя католическими епархиями, образовавшими отдельную церковную провинцию. Официально такое решение обосновывалось намерением привести временные католические структуры в России в соответствие с единым стандартом, принятым каноническим правом Римско-Католической Церкви. Однако реорганизация вызвала серьезные возражения РПЦ, расценившей ее как попытку католической экспансии в России. Это привело к эскалации конфликта и подняло новую волну дебатов о прозелитизме. В специальной декларации Патриарх Московский и всея Руси Алексий II напомнил, что традиционно в России Католическая Церковь рассматривалась как деноминация нескольких небольших по численности этнических групп, и в прошлом на территории собственно России не было католических епархий, не говоря о целой провинции. Создание такой провинции вызвало подозрение РПЦ в том, что миссионерский потенциал Католической Церкви направлен не только на этнических католиков, но и на все население России. Министерство иностранных дел Российской Федерации также выступило с официальным заявлением, выражавшим сожаление, что католические епархии и провинция были учреждены без принятия во внимание мнения российской стороны и безо всякого обсуждения с РПЦ. Впрочем, такой шаг был вызван не просто сочувствием по отношению к РПЦ, а и тем, что о создании новых епархий было заявлено именно в МИД Представителем Ватикана в России, то есть о реорганизации заявлялось на государственном, а не на церковном уровне.

Проблема прозелитизма оставалась главным препятствием для улучшения отношений между Русской Православной и Римско-Католической Церквами и в последующие годы.

Отношения между Русской Православной Церковью и Римско-Католической Церковью стали улучшаться лишь в 2006 г. Такой вывод можно сделать на основе анализа документов и выступлений иерархов с обеих сторон. Вместе с определенным потеплением в отношениях сместились и акценты. Стали меньше подчеркиваться сохраняющиеся разногласия по проблеме прозелитизма, а больше сходные точки зрения в других областях, например, сохранение морали и духовности.

В следующем параграфе – «Изменение позиций Русской Православной Церкви в противостоянии прозелитизму» – подчеркивается, что если в начале 1990-х годов Церковь оборонялась, пытаясь убедить своих оппонентов воздержаться от прозелитизма, в последующие годы она стала вырабатывать конструктивные пути своей собственной миссионерской активности, чтобы таким образом противостоять прозелитизму.

В 1995 г. была утверждена «Концепция возрождения миссионерской деятельности Русской Православной Церкви». Она определила основные направления миссионеркой деятельности Церкви с учетом вызовов современного общества. Естественно, в качестве одного из вызовов была названа активная прозелитическая деятельность инославных церквей и религиозных объединений. В Концепции выделяется четыре основных формы миссионерской деятельности: информационная, апологетическая, воспитательная и внешняя миссии.

Взгляды РПЦ на миссионерскую работу были подтверждены, расширены и дополнены в проекте «Концепции миссионерской деятельности Русской Православной Церкви на 2005-2010 годы», написанном в апреле 2005 г. и подготовленном Миссионерским отделом для рассмотрения Священным Синодом. По сравнению с предыдущим текстом в новом уделено больше внимания внешней миссии. Внешняя миссия, говорится в документе, особенно важна в отношении эмигрантов из стран, не имеющих традиционной христианской культуры. Задача этой миссии также предохранить местное традиционно православное население Сибири и Дальнего Востока (прежде всего, молодежь) от интенсивной миссионерской деятельности неопротестантских харизматических организаций из Южной Кореи. В целом, «Концепция» уделяет особое внимание работе с молодежью, включая людей из традиционно православных этнических групп, которые перешли в другие христианские деноминации, но сохранили уважение к православию и открыты к диалогу.

Можно констатировать, что, если при первом столкновением с прозелитизмом Русская Православная Церковь была вынуждена просто реагировать и обороняться, в последующем Церковь стала стремиться предупреждать угрозы прозелитизма и быть главным действующим лицом на своей канонической территории.

Завершает пятую главу параграф «Переосмысление прозелитизма». В нем отмечается, что как общественный дискурс о прозелитизме, так и межконфессиональный диалог на эту тему, осложнялись отсутствием единого общепринятого определения понятия «прозелитизм» и четкого разграничения между понятиями «миссионерство» («миссия») и «прозелитизм». Дискуссия также менялась в зависимости от смены основных оппонентов, прочности их позиций, вовлеченности государства, настроения населения.

Подчеркивается, что прозелитизм очень часто определяют через оппозицию миссионерству, например, как несправедливое, неправедное миссионерство, или как явление, противоположное миссии. Определения часто достаточно эмоциональны и оставляют возможность для весьма широких трактовок.

В определении прозелитизма, которое дал митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата в одной из своих работ, задействованы вопросы этнокультурной идентичности и их связь с религией. Он определяет прозелитизм как факт вторжения другой культуры, пусть тоже христианской, но складывавшейся по своим законам, имеющей свои историю и традиции. Защищаясь от прозелитизма, РПЦ подчеркивала связь религии с этничностью.

В научной литературе делались попытки определить границы прозелитизма на основе анализа международных правовых актов.

При анализе имеющихся определений прозелитизма видно, что провести четкую границу между допустимой миссионерской деятельностью и незаконным прозелитизмом весьма трудно.

Казалось бы разграничить прозелитизм и миссионерскую деятельность может представление о соотношении религии и территории. К спорам о прозелитизме в России, действительно, активно привлекалось представление о религии и территории (или религии и пространстве), но разные деноминации наполняли это представление совершенно разным содержанием. Со стороны Русской Православной Церкви это понятие канонической территории, со стороны католиков – представление об универсализме, со стороны протестантов – идея свободного миссионерского поля.

Еще одно обстоятельство, которое вело к непониманиям в дискуссиях о прозелитизме, это игнорирование некоторыми иностранными религиозными организациями тесной связи между религией и этнической и национальной идентичностью в России. Во многом именно из-за тесной связи между религией и этничностью неправославные деноминации не достигли большего процента в российском населении, несмотря на активную миссионерскую деятельность. Надо, правда, отметить, что значимость этой связи различалась в разные периоды.

Проанализировав развитие религиозной ситуации в посткоммунистической России в связи с обсуждением проблемы прозелитизма, можно выделить два хронологических периода: начало – середина 1990-х годов и вторая половина 1990-х годов – настоящее время. Когда речь идет о переосмыслении прозелитизма в эти периоды, надо отметить изменение положения РПЦ, смену ее главных оппонентов и изменение основных пунктов полемики. В начале 1990-х годов Россия многим представлялась открытым религиозным рынком, и в страну хлынул поток миссионеров. Миссионерские действия не были особо скоординированы, и проповедники соперничали не только с местными религиозными организациями, но и друг с другом. Появление в начале в начале 1990-х годов большого числа зарубежных миссионерских организаций было воспринято Русской Православной Церковью как угроза. Церковь стремилась заручиться поддержкой со стороны государства, в то время как государство хотело быть нейтральным в религиозной политике. Ситуация начала меняться в середине 1990-х годов, и на волне новых настроений и тенденций в 1997 г. был принят новый закон о религии. К этому времени РПЦ упрочила свои позиции, а многие активные участники миссионерских кампаний начала 1990-х годов частично свернули свою деятельность.

Позиция государства тоже изменилась – от демонстративного нейтралитета в начале 1990-х годов к демонстративной солидарности с РПЦ во второй половине 1990-х годов и к поддержке РПЦ в критические моменты в 2000-е годы.

С начала 1990-х годов произошли существенные изменения и в так называемой «религиозной экономике». С падением коммунизма у людей появилась возможность персонального выбора религии. Как отмечает британская исследовательница Айлин Баркер, вместо навязывания или запрещения религии сверху всех пригласили за «покупками» в «религиозные супермаркеты», открытые повсюду в посткоммунистических странах. Продолжая экономическую метафору, она пишет, что новые производители и потребители были, по меньшей мере в теории, готовы производить и потреблять. В начале 1990-х годов этот «свободный рынок» был в России открыт для всех деноминаций. Если попытаться опять использовать экономические метафоры (естественно, понимая их условность), этот рынок проделал путь от первоначального накопления и соперничества многих малочисленных агентов в начале 1990-х годов к позиционированию «транснациональных корпораций» в конце 1990-х годов. В российском религиозном контексте конца тысячелетия основными действующими лицами в спорах о прозелитизме стали крупнейшая поддерживаемая государством и населением национальная Церковь и крупнейшая в мире сильно централизованная христианская деноминация.

Другим различием между двумя периодами была смена основных аргументов. Протестанты в начале 1990-х годов обычно обращались к теме прав человека и религиозной свободы. В конце 1990 – 2000-х годах, в спорах о прозелитизме между Русской Православной Церковью и Римско-Католической Церковью чаще использовались теологические, а в обращениях к обществу – культурно-исторические аргументы.

Подводя итог, можно сделать вывод, что возникновение проблемы прозелитизма было связано с переходным периодом, и формирование новой религиозной ситуации вело к переосмыслению этой проблемы и изменению реакции на нее. Русская Православная Церковь имела долгую историю существования под жестким государственным прессом. Это привело к некоторой растерянности Церкви в первый период. По мере же свободного религиозного развития и стабилизации своего положения Церковь чувствовала все больше уверенности. Ее основные оппоненты постепенно убедились, что Россия не представляет собой открытого миссионерского поля, и стали вынуждены больше учитывать это в своей деятельности. В целом же проблема прозелитизма, конечно, далека от своего окончательного решения, если оно вообще возможно.

В Заключении подводятся итоги исследования и делаются основные выводы. Подчеркивается, что в постсоветский период восстановление религиозности пошло в значительной степени через «возвращение к корням», и на первый план выдвинулась идентификационная составляющая религии. Этому, в частности, способствовало отсутствие четких познаний в области догматики. Но этот недостаток знаний имел и еще одно последствие. Считавшие себя «просто христианами» сделали религиозную структуру начала 1990-х годов довольно подвижной, тогда же несколько ослабла связь религии с этничностью.

Существование этих разнонаправленных тенденций во многом предопределило развитие религиозной ситуации в постсоветское время. В зависимости от преобладавших тенденций можно выделить два периода: начало – середина 1990-х годов и вторая половина 1990-х годов – настоящее время.

Политические и социально-экономические изменения начала 1990-х годов дали импульс и к переосмыслению отношения к религии. Интерес населения к религии резко возрос. Типичное для того периода разочарование, вызванное неспособностью государственного руководства разрешить многочисленные острые проблемы, порождало надежду на негосударственные институты. Наибольшее доверие из них вызывали религиозные организации. Хотя религия зачастую воспринималась прежде всего как социальное и культурное явление, ее идентификационная грань была весьма размытой. При этом в условиях, когда традиции восприятия религии как личного дела не было, декларировалась ценность индивидуального религиозного выбора. Такая ситуация облегчала миссионерскую деятельность многочисленных деноминаций, в том числе ранее в стране не распространенных. Применительно к этому периоду можно говорить об определенной деэтнизации конфессий и деконфессионализации этносов.