Изучение памятников первых русских землепроходцев дало новые источники по их духовной культуре, основанной на христианстве, позволило на качественно новом уровне проводить ставрографические исследования [Молодин, 2001; 2002; Старков, 2005]

Археологический материал заставляет исследователей отказаться от прямолинейного суждения о хозяйственном окультуривании русских сибирскими инородцами в области охоты и рыболовства. На первых порах знания о путях миграции животных, основных мест нереста русские получали от аборигенного населения, но способы добычи зверя и рыбы у русских были свои, принесённые «с Руси», вполне традиционны и самостоятельны. Изучение русских археологических памятников в Сибири и в Европейской России создаёт в этом отношении надёжную доказательную базу в широком пространственно-временном диапазоне. Анализ этнографических материалов также позволяет сделать обобщающий вывод об устойчивости русской этнической культуры в новых для неё условиях, приспособление к которым происходило, главным образом, на базе культурного потенциала, наработанного на исторической родине [Рындина, 2003].

В разнообразном множестве археологических источников сибирские города предстают именно как русские города. Изучая материальную культуру русских XVII–XVIII вв. в Сибири, мы изучаем общерусскую культуру, поскольку русские несли навыки своей социальной, хозяйственной, духовной, бытовой, досуговой культуры, укоренение и адаптация которой в сибирском крае совершались на своей этнической культурной основе. В археологическом материале практически не отражено присутствие иноэтничных и инокультурных элементов, которые поглощались русской средой и культурой. В археологическом контексте какие-то частности, отраженные в письменных документах, сглаживаются, растворяются, зато предметно и выпукло выступает суть процессов и явлений. Археология объективно и конкретно выявляет русскую природу сибирского города и его созидательную роль в преображении громадного региона.

Успехи русской археологии внесли важный вклад в изменение отношения к русским, как к этносу, давно ставшему коренным не менее, чем малые аборигенные народы, и который, по выражению С.В. Бахрушина, «трудом и культурой» осваивал Сибирь.

Исследуя ископаемый русский город Сибири, который являлся двигателем исконных культурных традиций и фактором цивилизационного преображения края, поздняя археология обнаруживает два важнейших своих качества. Во-первых, погружая нас в подлинный материальный мир эпохи освоения нашими предками Сибири, выступает как «национальная археология», помогая в процессе самопознания и самоидентификации, что делает «науку о древности» остросовременной. Во-вторых, раскрывая историческую подоплёку событий и процессов, скрытую в овеществлённых остатках прошлого, археология обнажает свою историческую сущность.

Появление массива источников, новых для изучения XVI–XVIII вв. в сибирской истории, в силу особенностей кодирования в них информации, во многом по-новому осветило данный период и исторический облик города, поскольку русская археология Сибири это прежде всего городская археология. Успешное решение научных задач обусловлено ещё одним обстоятельством. Археологическое городоведение активно работает в междисциплинарном ключе, используя многообразие и богатство источников, доставшихся от эпохи Средневековья и Нового времени, и современный методический инструментарий, что позволяет дать более точную расшифровку археологической информации и создавать реконструкции, соответствующие исторической реальности.

Процесс оформления русской археологии в самостоятельное направление сибиреведения ещё не завершился, но накопленный научный потенциал, широкие долгосрочные исследовательские перспективы, которые открывает изучение русских памятников, обеспечивают данному направлению отечественной археологической науки заслуженный престиж, рост профессионального интереса и динамичное развитие. Для успешной реализации положительных тенденций необходимо организационное объединение археологов-русистов, возможно, в форме Научного Совета при одном из научных центров, куда бы вошли все ведущие специалисты, а также разработка комплексной программы археологического сибирского городоведения. Объединение и координация усилий специалистов будет способствовать закреплению статуса археологического городоведения.

Города, возникшие как важнейший фактор формирования цивилизации, накладывают характерный отпечаток на свою эпоху, вызвав целый комплекс изменений, утвердив стереотипы нового образа жизни, стимулируя различные виды активности, усилив тенденции к стандартизации культуры и культурной интеграции [Массон, 1999]. В сибирском крае XVI–XVIII вв. города выполнили свою миссию, открыв новую эпоху в истории Сибири и России.

Каков бы ни был возраст города, он представляет исторический организм, который в сотнях и тысячах реликтов прошедших десятилетий или эпох, постоянно заново рождает своё прошлое и при этом живёт в настоящем [Лотман, 1984]. Эта диалектика сопряжения прошлого с современностью создаёт определённую атмосферу, влияющую на умы, настроение, образ жизни горожан. Изучение города как специфического исторического и социокультурного организма, социопсихологического контекста, обусловленного городским образом жизни и запечатлённого в фактах повседневности, урбанизации как исторического и культурного процесса помогает нам узнать и понять самих себя. Правильное осмысление невозможно без обращения к истокам города и городской культуры, исследованием которых занимаются археологи, историки, этнографы. Это означает востребованность, актуальность, перспективность городоведения во всех его аспектах не только как научного направления в истории, но и как инструмента социальной ориентации и адаптации горожан в современной жизни.

Глава 2. «Месторасположение города как форпоста освоения новых земель: методический и конкретно-исторический аспекты». Средневековый город, включённый в естественно-географическую среду, его положение и функции были диалектически взаимосвязаны. По каким бы природно-климатическим зонам ни пролегали пути колонизации, в каком бы месте ни основывались поселения они должны были служить опорными пунктами освоения новых земель. Эта задача решалась посредством функций, структура которых определялась стратегической целью (интеграция Сибири в Российское государство), конкретно-исторической ситуацией и, опосредованно, природным фактором. Даже самый суровый климат и связанные с ним трудности обживания северных сибирских территорий не останавливали колонизационный процесс. Города и остроги основывались и в тех районах, где ощущалось холодное неласковое дыхание Ледовитого океана. Прочное освоение земель, в том числе и в зоне с неблагоприятными естественными условиями, обеспечивалось комплексным характером хозяйствования русских. Сочетание производительных и присваивающих занятий, в разном их соотношении, подкреплённое административно-идеологическим и военно-политическим ресурсом, позволяло пустить корни в самую «бедную» почву, приспособиться к самой неблагоприятной среде. Ярким подтверждением являются расположенные на Крайнем Севере Мангазея, Алазейский, Стадухинский остроги, археологические исследования которых подтвердили многофункциональный характер этих поселений. Их жители занимались не только пушным и рыболовным промыслами, оптимальными для выживания в Заполярье, но ремёслами, торговлей и, казалось бы, невозможным в местных экстремальных условиях сельским хозяйством: разводили, хоть и в ограниченном количестве, крупный рогатый скот, свиней, кур, лошадей, даже настойчиво пытались завести пашню, огороды. Правомерен вывод А.Н. Алексеева о том, что русские приезжали на север Сибири надолго и обосновывались прочно.

По ходу продвижения и оседания в любых районах Сибири землепроходцы, безусловно, брали в расчёт особенности географической среды, природно-территориального комплекса с характерным для него геологическим строением, рельефом, почвами, растительным покровом, животным миром, климатом, что определяется понятием ландшафта. Естественный ландшафт как природная основа процесса колонизации в ходе целенаправленной многоплановой деятельности переселенцев изменялся, окультуривался. Умение приспособить окружающую среду к своим насущным потребностям и самим приспособиться к ней во многом определяло успешность освоения Сибири даже в самых малоподходящих районах.

Адаптированным к ландшафту было и место, выбранное под город. Строители использовали защитные свойства местности (береговые откосы, овраги, ручьи, реки, возвышенности), чтобы усилить оборонительные качества укреплений и уменьшить трудозатраты. Город должен был быть также обеспечен и необходимым земельным фондом, включённым в хозяйственный оборот. Характерная для средневекового города вписанность в ландшафтную ситуацию помогает в решении проблемы его локализации при отсутствии планов, описаний или их неточностей.

Анализ ландшафтной ситуации помог археологам найти позабытое местонахождение Ермакова городища, неопределяемое по письменным источникам, точное расположение Лозьвинского городка, выявить факт перемещения Пелымского кремля в XVII в. с первоначальной площадки, установить достоверную трассу Бабиновской дороги в Верхотурье, искажённой на планах XVIII–XIX вв., доказать несостоятельность версии о переносе Кузнецка, опирающейся на противоречивые описания, пересмотреть локализацию отдельных отрезков Ишимской оборонительной лини, неверно указанную в документах и т.п.

Проблема локализации существует и в отношении средневекового Томска, а точнее места его основания в 1604 г.

Вопрос о несостоятельности традиционной точки зрения о южном мысе Воскресенской горы как первоначальном местоположении Томска, был поставлен и обоснован автором [Чёрная, 1999; 2002]. Сегодня эта тема получила дальнейшее развитие. На основе междисциплинарного синтеза автором высказана принципиально новая позиция о вероятном месте основания Томска в 1604 г. – северо-западном мысе Воскресенской горы. Значительно расширена аргументация ранее высказанных положений об особенностях составления описей и чертежей городов в XVII в. и обстоятельствах включения Томской землицы в состав Российского государства. В настоящей главе изложены основные конкретно-исторические и методические аспекты решения проблемы местоположения города.

История присоединения «Томской землицы» к Русскому государству отразила характерные черты, свойственные процессу присоединения и освоения Сибири на государственном этапе русской колонизации конца XVI–XVII в.

Постановка городов на новых землях в Московском государстве осуществлялась по отработанной, строго регламентированной схеме. Строительство города не могло начаться без предварительного разведывания земель, в ходе которого собирались сведения о географических, природно-климатических условиях местности, проживающих или кочующих здесь народах, перспективах и формах взаимоотношений с ними, возможностях заведения пашни и содержания скота, поиска полезных ископаемых и т. д. По итогам «досмотра» составлялись описания, карты, рекомендации с оценкой шансов развития намечаемого города в будущем. Зимовья и острожки на этом этапе играли роль опорных пунктов проведывания новых землиц, центров сбора ясака, военно-административных резиденций, где размещались облеченные властью лица, гарнизон, могли остановиться промысловики, купцы, переселенцы. Они служили также штабами, которые налаживали и укрепляли дипломатические, посреднические, торгово-обменные и прочие отношения с местным населением, что было жизненно важным для выполнения задачи принятия аборигенами русского подданства и включения их земель в состав России при отсутствии сколько-нибудь реального превосходства сил, отдаленности и трудности связей с метрополией.

Освоение Томской волости шло по испытанному пути, задолго до официальной постройки государева города, и было весьма эффективным. Уже первые переселенцы сумели наладить контакты с местным населением, что обеспечило успешный характер русской миссии во главе с В.Ф. Тырковым. В 1601 г. был построен временный укрепленный острог, а затем в 1604 г. постоянный государев город.

«Немые» археологические источники красноречиво свидетельствуют о твердом намерении русской стороны наладить добрососедские отношения с местным населением и настойчивом следовании этой политике. Получение доказательств в ходе раскопок показательно в политическом смысле, поскольку данные археологии, вследствие ряда их специфических черт, позволяют с максимальной объективностью иллюстрировать формы русского освоения Сибири [Молодин, Новиков, 1994].

Археологическими исследованиями установлен факт отсутствия до середины XVII в. русского города на южном мысе Воскресенской горы. Русские не стали размещать город на удобной, выгодной площадке, поскольку здесь находились захоронения предков томских татар, что также выявлено в ходе раскопок. Игнорирование наличия могильника перечеркнуло бы все усилия предшествующих лет, восстановило еуштинцев против русских, привело к вооруженному конфликту, наиболее вероятным исходом которого было бы взаимное истребление, что крайне затруднило бы и отодвинуло на неопределенное будущее строительство важного опорного пункта русской колонизации в Томской волости, а значит, и закрепление за Россией земель далее к юго-востоку.

Лишь в 1648 г. по прошествии более сорока лет, когда изменилась политическая ситуация, прочно закрепилось положение Томска как важнейшего форпоста русской колонизации, городской кремль был размещён на южном мысе Воскресенской горы – в самом центре застройки, что обеспечивало его господство в архитектурно-планировочной среде, было оптимальным и для реализации военно-оборонительной функции, отражало и подчеркивало суть кремля как объединяющего центра, который доминирует, направляет и вместе с тем сплачивает в единое целое многогранную жизнь города.

Доказательство несостоятельности традиционной точки зрения об основании Томска на южном мысе Воскресенской горы ставит вопрос о его первоначальном местоположении. На сегодняшнем этапе исследований, в условиях явного дефицита источников, доступным и перспективным является анализ ландшафтных предпосылок размещения города, их корреляция с имеющимися картографическими, изобразительными, письменными материалами.

Необходимость ландшафтного анализа при определении возможного местоположения Томска 1604 г., а значит и находившейся на его территории воеводской усадьбы вызвана не только чрезвычайной скудостью источников. Ландшафт как природный территориальный комплекс в градостроительстве допетровского времени являлся естественной основой, в которую вписывался город. Связь города с ландшафтом была взаимообусловленной, гибкой и потому гармоничной. Ведущим элементом ландшафта, принимаемым во внимание градостроителями, был рельеф, в соответствии с которым выбиралось место для города и расставлялись композиционные акценты. Рельеф не был и не мог быть единственным фактором, определявшим место закладки города и перспективы его развития, но геоморфологические характеристики в первую очередь учитывались при рекогносцировочной оценке местности основателями городов.

Картографический анализ показывает, что пойменные болота в исторической зоне Томска исчезли под воздействием антропогенного фактора или сохранились в погребённом виде.

Применительно к Томску геоморфологический анализ и его корреляция с письменными, картографическими, археологическими данными позволили выявить наиболее перспективную площадку для предпосылки размещения города в 1604 г. на северо-западном мысе Воскресенской горы.

В комплексе предпосылок, определявших выбор места под строительство, ландшафтные условия были важны и всегда учитывались как краткосрочный, так и долгосрочный фактор действия. Однако при всей необходимости анализа ландшафтной ситуации он недостаточен при решении вопроса о выборе строительной площадки и требует привлечения источников с определёнными данными о местоположении города. Перспективными в решении проблемы локализации города, в том числе места основания Томска, могут быть достаточно масштабные археологические раскопки. При явной нехватке других источников ландшафтные особенности становятся важными указателями в археологическом поиске.

Принципиально новая позиция о вероятном месте основания Томска в 1604 г. представляет не только вариант решения конкретно-исторической задачи локализации памятника, но имеет методологическое значение. Местоположение города, его функции и окружающий ландшафт образовывали многомерные динамичные связи. Эти связи находят отражение в археологических, письменных, картографических источниках, которые следует рассматривать не как простую сумму данных, но в соответствии с отображаемой исторической действительностью как взаимосвязанную систему.

В Главе 3 «Городской кремль: роль в жизни города и проблемы реконструкции (на основе материалов Томского кремля 1648 г.)» рассматривается роль кремля в жизни средневекового города и обосновывается методическое решение идентификации и реконструкции археологических объектов по разновременным и разнотипным источникам. В жизнеустройстве средневекового русского города кремлю принадлежала незаурядная роль. Русский кремль представлял особое явление в отечественной истории и градостроительстве, имел многовековые традиции. Со времён Древней Руси кремль являлся главным средоточием важнейших функций города, его общественно-политическим и культурным центром, где размещались официальные резиденции светских и духовных властей, общегородской цитаделью, в соответствии с чем занимал главенствующее положение в планировочной структуре города – на высоком, «красном» яру, выгодном с военно-тактической точки зрения. Кремль выступал главной архитектурно-силуэтной доминантой поселенческого комплекса, служил важнейшим узлом городских магистралей, расположение его ворот было органично связано с основными дорогами, ведущими в разные части поселения.

В органичном единстве своего внутреннего содержания и внешних характеристик кремль-град – административно-политический, культурно-идеологический, общественный, военно-оборонительный центр являлся ядром города, неотделимым от поселения в целом, кульминацией его композиционного строения. Кремль русского города олицетворял государственную власть, под сенью которой человек ощущал себя защищенным.

Значение общегородского центра кремль сохраняет и в русских городах Сибири конца XVI – середины XVIII в. В контексте освоения сибирских земель и их интеграции с Россией роль кремля как проводника государственной политики была, несомненно, весомой.

Руководящая, объединяющая, оборонительная роль кремля воплощалась в его облике, для изучения и реконструкции которого раскопки открыли новые возможности. Первая попытка восстановления архитектурного облика кремля была реализована на основе материалов раскопок Мангазеи. Удалось восстановить планиграфию, состав, конструктивные особенности кремлёвских построек, особенно подробно и полно оборонительных стен и башен [Белов и др., 1980]. Археологические исследования в Верхотурье, Тобольске, Тюмени, Кузнецке и др., пока ограниченные по масштабам, закладывают базу для создания моделей кремлей в будущем. Накоплены археологические данные для реконструкции Томского кремля 1648 г. Его укрепления, сочетавшие в себе традиционные и новейшие принципы и элементы фортификации, подчёркивали значимость кремля как оборонительного центра, административно-политическую и культурно-историческую важность Томска как одного из ведущих центров колонизационного процесса, а в целом – роль русского города в приращении Сибири к России.

Исторически адекватное восстановление облика кремля, сохранившегося в ископаемом состоянии, возможно только на комплексной базе данных. Это ставит проблему идентификации археологического объекта по разновременным и разнотипным источникам. В диссертации проблемы идентификации и реконструкции ископаемых объектов решаются с точки зрения возможных методических подходов и рассматриваются в соответствующих разделах главы.

3.1. Методические подходы к решению проблемы идентификации археологического объекта по разновременным и разнотипным источникам. В первом разделе главы разработана методика решения сложной проблемы идентификации конкретного археологического памятника с картографическими и письменными данными на примере Томского кремля середины XVII – XVIII в. Ранее автором рассматривалась только «Чертежная книга Сибири», в докторской диссертации проанализированы все сибирские атласы С.У. Ремезова. Включение в работу ремезовского чертёжного наследия расширило источниковую базу и позволило полнее и глубже обосновать методические принципы установления тождественности памятника по разнотипным и разновременным материалам. Выявлены характерные черты национальной методики картосоставления XVII в., которой следовал Ремезов, и XVIII в. – следующего этапа в развитии отечественной картографии. Особенности чертежей XVII в. и планов XVIII в. (обобщённый характер чертежей, выполненных по протооригиналам, изображение построек в одной плоскости, отсутствие единой ориентировки по сторонам света, низкая геометрическая точность, формальный масштаб, неравномерное изображение элементов плана) обусловили многовариантность изображений одного объекта. Поэтому необходима дифференцированная оценка рисунков и планов, одни элементы которых соответствуют исторической реальности, другие расходятся с ней. Автором впервые выполнен сравнительный анализ всего ремезовского наследия и карт первой трети – середины XVIII в. с археологическими материалами, что доказывает их отношение к одному объекту – Томскому кремлю 1648 г., устанавливает временные рамки его существования, выявляет особенности фортификационных элементов. Оказался результативным сделанный автором сравнительный анализ чертежей Ремезова с данными раскопок Мангазеи, Кузнецка.

Корреляция источников позволяет установить тождество археологического объекта с его более поздними описаниями и изображениями, выявить утраченные черты, полнее и точнее восстановить облик архитектурного объекта. Решение проблемы идентификации объекта по разнотипным и разновременным источникам даёт основание для его целостной, объективной реконструкции.

3.2. Междисциплинарный подход к решению проблемы реконструкции ископаемых оборонительных объектов. Восстановление облика города, главного его формообразующего элемента – оборонительных сооружений кремля является актуальной проблемой сибирского городоведения. Для выполнения этой задачи необходим комплексный подход, чтобы свести к минимуму число вариантов восстановления одного и того же объекта. Комплексное использование различных исторических источников умножает их научно-информационный потенциал и позволяет создать целостную и исторически адекватную реконструкцию утраченного архитектурно-археологического памятника. Синтез источников снижает уровень предположительности, но не снимает ее совсем. Любая реконструкция есть лишь модель некогда существовавшей исторической реальности, степень адекватности которой определяется прежде всего насыщенностью источниковой базы.

Археологические исследования русских городов Сибири показали высокую научную результативность и дали материал для реконструкции историко-архитектурных объектов. В настоящее время на археологической базе сделаны графические реконструкции гражданских и оборонительных сооружений, усадеб, систем укреплений и общего вида некоторых русских поселений Сибири – Мангазеи, Верхотурья, Кузнецкого, Умревинского, Саянского, Алазейского, Албазинского острогов. Реконструкции выполнены с разной степенью проработанности и полноты, важно однако, что при создании графических моделей использованы остатки подлинных сооружений. Выразителен пример с укреплениями Албазина, остатки которых выявлены при раскопках. Тыновые стены острога, неспособные противостоять пушкам маньчжуров, во многом предопределили быстрое падение Албазина в 1685 г. Урок был усвоен, тын заменили деревоземляными укреплениями, устроенными по типу «китай-города». При обстреле ядра застревали внутри стен, где они и были обнаружены археологами [Артемьев, 1999].

Проработанная автором методика реконструкции ископаемых оборонительных сооружений основана на междисциплинарном подходе к восстановлению облика памятника, который включает в себя: комплексную источниковую базу при ведущем значении археологических данных, критический анализ разнотипных источников с точки зрения особенностей отражения и сохранения в них информации об архитектурно-конструктивных свойствах объекта, их коррелирующее сочетание. Применение данной методики позволило создать объёмную реконструкцию укреплений Томского кремля 1648 г., максимально приближенную к реальному историческому объекту.

Оборонительная система Томского кремля представляла органичный сплав традиционных элементов фортификации в виде тарасных стен с обламами и выступающими за линию стен башнями и новейших бастионов, выдвинутых на передовую линию огня и создававших контрштурмующие узлы защиты. Сочетание оборонительных элементов позволяло вести стрельбу в разных направлениях и на разные дистанции, обеспечивая неприступность крепости. Неслучайно Томский кремль ни разу не был взят, хотя подвергался нападениям всю вторую половину XVII в. Воевода О. Щербатый, рапортуя в Москву о завершении постройки кремля в 1648 г., имел все основания заключить: «И такова, государь, города образцом в Сибири нет».

Глава 4. «Роль воеводской усадьбы в формировании социокультурного облика русского средневекового города». Глава имеет 3 раздела.

4.1. Усадьба как среда обитания. Место воеводской усадьбы в структуре и жизни города. Основным, постоянным местом обитания человека в средневековом русском городе и деревне был двор. Двор как определённым образом обустроенное и организованное жизненное пространство включал в себя широкий круг объектов и предметов, удовлетворявших повседневные нужды (жилой дом, амбары, сараи, помещения для скота, мастерские, орудия труда, предметы быта и проч.). Разнообразие жизнедеятельности, протекавшей в границах двора, определяло его функциональное содержание и архитектурно-предметное оформление. Средообразующая роль усадьбы определила её место в структуре города. В средневековом городе нет обитаемой территории вне дворов, вследствие чего именно усадьба являлась основным модулем городской застройки.