Некоторые значительные эпизоды усадебной жизни героя представлены читателю в ореоле времени биографического, поскольку не допускают, по сути своей, никакой идеализации. Рассказы старых слуг о прошлой – благополучной жизни дворянского семейства и своем убогом пореформенном бытии содержат горькую правду о пребывании в «глубинке» русского человека. Потрясенный неожиданной исповедью бывших дворовых, молодой дворянин вынужден другими глазами смотреть даже на окрестности фамильных склепов и сельских погостов – пустошей, удивляясь нравственной глухоте своих предшественников, без сожаления простившихся с самой памятью о былой гармонии в отношениях помещиков и крестьян, отдавших во власть сорным травам некогда дорогие могилы:

Мир вам, в земле почившие! – За садом

Погост рабов, погост дворовых наших:

Две десятины пустоши, волнистой

От бугорков могильных. Ни креста,

Ни деревца. Местами уцелели

Лишь каменные плиты, да и то

Изъеденные временем, как оспой…

(И.А. Бунин. «Пустошь», т. 1, с. 284)

Постигая особенности биографического – исторического времени, лирический герой вынужден смириться с обилием доставшихся ему в наследство вещей, собранных многими поколениями предков. Рассматривая семейные реликвии, нередко иронизируя над накопительством, подчинившим себе усадебных патриархов, герой нового времени либо находит в себе силы расстаться с ними, либо оставляет на память единичные аксессуары «дворянского гнезда», наиболее дорогие по воспоминаниям о годах детства и юности. Ипостаси лирического героя при этом варьируются, он может выступать в роли накопителя – Гарпагона, Плюшкина, Креза, либо расточителем – новым жителем старого поместья, без тени сожаления обрывающим путь старых вещей:

Я Крезом стал… Да что-то скучно мне!

Дом развалился, темен, гнил и жалок,

Варок раскрыт, в саду – мужицкий скот,

Двор в лопухах…………………………..

(И.А. Бунин. «Наследство», т. 1, с. 287)

Прослеживая сохранившуюся в памяти историю старых вещей, персонаж может вспоминать какие-то конкретные эпизоды усадебного прошлого, а может и грустить по поводу забытых ныне ритуалов отъезда в имение весной, когда-то носивших циклический характер, приближавшихся неотвратимо с первыми по-настоящему теплыми майскими днями.

Семейные выезды в поместье, типичные сельские занятия (например, заготовка клубничного варенья, как в стихотворении А. Белого «Сельская картина») связаны с жизнью нескольких поколений помещичьего рода: на территории усадьбы находят применение своим силам и старые, и молодые, они втягиваются в привычный ритм времени «дворянского гнезда», повторяющийся с каждым годом заново.

Однако когда приходит время вспоминать с наступлением холодов, о том, что было самым запоминающимся в летний период, лирический герой приводит иные примеры, в них есть место лишь ему, влюбленному, очарованному красотой прекрасной соседки, и ей – оставшейся в памяти участницей самых счастливых эпизодов прошлого:

Ты тут жила! Зимы холодной

Покров блистает серебром;

Калитка, ставшая свободной,

Стучит изломанным замком.

Я стар! Но разве я мечтами

О том, как здесь встречались мы,

Не в силах сам убрать цветами

Весь этот снег глухой зимы?

(К.К. Случевский. «Ты тут жила! Зимы холодной…», с. 247)

Зимой или поздней осенью, во сне, тревожном и мучительном, нередко и наяву, в часы оцепенения и бездействия, к лирическому герою приближаются ужасные воспоминания о былом – о семье, когда-то многочисленной, осевшей на усадебной земле надолго, как хотелось когда-то верить.

Довольно долго персонаж усадебной поэзии не может смириться с забвением семейных традиций, некогда дорогих для младших отпрысков рода атрибутов «дворянского гнезда», но постепенно, по мере приближения к границам рубежных для России, смутных лет накануне революций, он сдает позиции и верит в разумное переустройство усадебного уклада, рассматривая разрушающую работу топора как необходимость, вызванную временем и историческими изменениями. Ошибочность подобного мировосприятия обнаружилась в предельно короткие сроки, поскольку созидательные силы на землю русской дворянской усадьбы так и не пришли. В отчаянии лирический герой принимает единственное, как казалось тогда, разумное решение покинуть пределы Родины и влиться в ряды эмигрантов, унося с собой заветную мечту о скором возвращении на землю предков, сохраняя на долгие годы в памяти благоухание цветов, распустившихся под окном в летний полдень, радостную неразбериху сельских праздников или торжественный, умиротворяющий колокольный звон, плывущий над окрестностями.

Именно ностальгия объединяет в выражении усадебного биографического (исторического) времени недавних оппонентов – модернистов всех направлений и поэтов, придерживающихся реалистической линии. В эмигрантской лирике К.Д. Бальмонта и, например, И.А. Бунина проявляется совершенно недвусмысленно выраженное стремление вновь ощутить аромат усадебной культуры.

Глава 3. Особенности создания образа русской усадьбы в жанрах послания и руистической элегии

Исследуя жанры, которые чаще других привлекаются для создания образа русской усадьбы, мы приходим к выводу о преобладании посланий и элегий. Обе дефиниции являются сложными синтетическими системами, вбирают в себя признаки нескольких жанровых форм, в зависимости от контекста, раскрывают переживания лирического героя с преобладанием то лирической, то эпической, то иронической тональности.

Автор посланий и элегий освещал различные стороны усадебной жизни, прибегая к смешению прозаического и поэтического, смешного и серьезного, высокого и низкого начал. В начале XIX века жанр послания и стихотворения «на случай» был востребован и среди непрофессиональных поэтов, но дальше примитивного бытописания они не пошли, тогда как в «оленинском кружке» или в пушкинском окружении произошло обогащение дефиниции новыми чертами.

Выявлены стихотворные послания и элегии, отвечающие жанровому канону и передающие характерные особенности усадебного пространства и времени. В текстах преобладают постоянные мотивы: воспоминания о пережитых событиях в имении, о типичных занятиях и досугах, о предках и семейных традициях.

В первые десятилетия XIX века постоянным приемом в посланиях и элегиях с усадебными мотивами является создание образа внешней границы поместья – холмов, канав, забора (сломанного, как в пушкинских текстах – Т. Ж.), переходящей в границы внутренние, упорядоченные аллеями. К этому же периоду относятся первые опыты в использовании панорамного пейзажа при описании внешнего и внутреннего пространств усадьбы:

Все те же мирные и свежие картины:

Деревья разрослись вдоль прудовой плотины,

Пред домом круглый луг, за домом темный сад,

Там роща, там овраг с ручьем, курганов ряд,

Немая летопись о безымянной битве;