Для решения главной задачи нашего исследования, каковой является структурно-типологическое сопоставление романных жанровых форм Тургенева и Достоевского, мы поставили перед собой целый ряд частных задач:

создать типологическую схему персонажей русской литературы XIX века, проясняющую место и роль в ней героев Тургенева и Достоевского;

исследовать содержание и структуру образов главных героев в избранных для анализа романах Тургенева и Достоевского;

изучить постановку главных героев в этих романах, то есть систему персонажей, в которую они включены, и композицию сюжета, в которой они раскрываются как личности и как персонажи;

осуществить эти задачи в рамках целостного анализа отдельных произведений, а также в рамках сравнительного анализа романов Тургенева и Достоевского;

сопоставить полученные результаты, то есть дать сводную сравнительную характеристику романов Тургенева и Достоевского;

сопоставить жанровые модели Тургенева и Достоевского с аналогичными формами других авторов;

проверить продуктивность созданных Тургеневым и Достоевским типов героев и романных моделей в последующей литературе;

проанализировать документальное (письма, воспоминания, дневники) и художественное (роман «Бесы») отражение «баденского конфликта» между Тургеневым и Достоевским, его идеологический смысл и эстетические результаты;

оценить сравнительное значение Тургенева и Достоевского в истории русской литературы;

в ходе решения перечисленных задач оценить существующие по этим аспектам литературно-критические и литературоведческие концепции и самоопределиться относительно них.

Методологические подходы и методы исследования. Выбор методологических ориентиров исследования осуществлен с учетом концепций М. Бахтина, Ю. Лотмана, М. Гиршмана, М. Гершензона, М. Бубера, Ю. Айхенвальда, Б. Шкловского, Б. Кормана, И. Смирнова, Д. Лихачева, И. Есаулова и других представителей разных школ и направлений. Одним из ключевых методологических понятий для нас является понятие целостности, введенное в современный научный обиход М. Гиршманом, так как на любых путях исследования, при использовании самых разных литературоведческих технологий, для того чтобы не упустить, не подменить эстетически имманентное (И. Смирнов), необходимо учитывать целостность художественного объекта исследования, взаимосвязанность и взаимозависимость всех его элементов, систему сцеплений (Л. Толстой), в которой они только и существуют и вне которой если не совсем мертвы, то искажены до неузнаваемости. Симптоматично и даже символично в этом плане название одного из самых значительных исследований творчества Достоевского последнего десятилетия – «Целостность Достоевского» Г.К. Щенникова.

У М. Бахтина, в его размышлениях об «инонаучности» гуманитарного знания, находим методологическую формулу пути постижения целостности: «Пределом точности в естественных науках является идентификация (а = а). В гуманитарных науках точность – преодоление чуждости чужого без превращения его в чисто свое (подмены всякого рода, модернизация, неузнание чужого и т. п.)». Чтобы, преодолевая чуждость чужого, не превратить его в чисто свое, следует понимать целостность предстоящего явления и признавать его суверенность вещи в себе, а соответственно невозможность искусственного рассечения системы сцеплений, расчленения целого на самостоятельные части и рассмотрения частей вне целого и вне их связи друг с другом. Такая методологическая стратегия предопределила первый основополагающий метод нашего исследования – углубленный анализ художественного произведения в разных вариантах-аспектах: анализ эпизода в контексте целого; структурный анализ образа героя, в частности его психологической составляющей; анализ системы персонажей, композиции сюжета; сравнительный анализ разных произведений по указанным параметрам; целостный анализ отдельного произведения, интертекстуальный анализ. В итоге нашей работы мы должны выйти на типологические обобщения, соответственно типологизация (или типология) является вторым основополагающим методом нашего исследования. Взаимокорректировка методов углубленного анализа и типологизации призвана помочь избежать той опасности, которая возникает, «когда анализ текста направлен лишь на выяснение соответствия художественного образа архетипу» и при этом «неизбежно становится избирательным: в тексте выискиваются лишь знаковые мотивы и образы».

Опираясь на теорию и практику существующих типологических исследований (работы М. Бахтина, В. Проппа, Б. Храпченко, С. Машинского, Н. Павловой, В. Одинокова, А. Эсалнек, Н. Вердеревской и др.), мы положили в основу типологии структурный принцип. Основанием предлагаемой нами внутрижанровой дифференциации стали два аспекта: 1) тип героя и структура его образа; 2) система персонажей и композиция сюжета, то есть постановка героя в структуре романа. Очевидно, что эти два аспекта дополняют друг друга и в конечном счете являются единым основанием для создания типологии романных форм.

Здесь уточним, что термины «жанровая форма», «жанровая модификация», «жанровая разновидность», «жанровая модель» мы употребляем в качестве синонимов, так как разное содержание за ними, несмотря на усилия отдельных литературоведов, не закрепилось.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Предлагаемые типологические расклады героев русской литературы (преимущественно романических героев) XIX века, в отличие от существовавших вариантов и схем, «персоналистичны», то есть восходят к конкретным героям мировой литературы и базируются на именном принципе. Это, с одной стороны, сразу вызывает конкретные ассоциации с первоначальными Гамлетом, Дон Кихотом, Татьяной Лариной и т. д., а с другой – создает смысловой объем, обеспеченный как масштабностью и емкостью «вечных» типов, стоящих за каждым именем, так и богатством трактовок и ассоциаций, которыми эти именные знаки обросли в процессе своей жизни в культуре. «Мужская» и «женская» типологии построены нами по-разному, что обусловлено двумя обстоятельствами: во-первых, преимущественным сосредоточением русской литературы XIX века на «мужской» проблематике, соответственно бoльшим разнообразием мужских типов; а во-вторых, тем, что женщина по природе своей почвенна, мужчина – скиталец, что и подтверждают наши типологические расклады: женский представляет собой парадигму, восходящую к национальной протогероине Татьяне Лариной, мужской – многоуровневое построение, в основе которого лежит тургеневская оппозиция: Гамлет и Дон Кихот. Вокруг Гамлета и Дон Кихота, составляющих главные контрастные опоры соответствующей классификации, возникли «гнезда» прилегающих к ним типов и, что не менее важно, обозначились предельные проекции каждого из этих героев-символов – Христос и Антихрист, которые оформляют геройный космос русской литературы, завершают его устроение и, в то же время, безусловно корреспондируют с системой аксиологических координат, характерных для русской и – шире – христианской – культуры в целом. Построение «мужской» типологии позволило вычленить собственно национальные типы, увидеть национальную уникальность, не имеющую именных знаковых аналогов, и в этом смысле незаменимую знаковую сущность образов Обломова и Дмитрия Карамазова. Кроме того, в рамках данной типологии очевидно, с одной стороны, зияние – отсутствие Дон Жуана, с другой стороны – пестрота и «разнокалиберность» лиц, подпадающих под аттестацию Вечного Жида (синонимические определения: байронический герой, лишний человек, скиталец). Женская парадигма не только подтверждает связь между протогероиней Татьяной Лариной и героинями Тургенева и Достоевского, но и обнаруживает кардинальное отличие тургеневской девушки от пушкинской барышни – принципиально значимую не только в художественном, но и в национальном контексте замену «смиренницы», живущей «по народной правде», на своевольную и дерзновенную максималистку, которая на следующем этапе трансформации, в творчестве Достоевского, предъявляет таящийся в этом женском типе разрушительный, катастрофический потенциал.

2. Анализ романов Тургенева и Достоевского позволил уточнить предложенные в рамках схемы типологические определения героев. В частности, Инсаров, данный в романе как классический Дон Кихот, в финале своей судьбы предстает надорвавшимся Дон Кихотом – и здесь обнаруживается не предусмотренное архетипом собственно тургеневское усложнение и углубление темы: смертельным оказывается для целеустремленного героя раздвоение между женщиной и родиной (то есть реальное совмещение мельниц и Дульсинеи), ибо женщина, с одной стороны, подтверждает героический статус мужчины, с другой – увлекает его в бездну, перед лицом которой равно бессильны любые расчеты и цели. Анти-Инсаровым, трагическим Гамлетом оказывается «нигилист» Базаров, бесстрашно сокрушающий твердыни социально-политических и философских общих мест и героически противостоящий самой смерти. Искажены наполеонизмом гамлетовское и донкихотское начала в Раскольникове, который свою и чужую жизнь превращает в материал для эксперимента. Инфернальным, потусторонним Базаровым, то есть анти-Гамлетом оказывается Ставрогин, из которого, по его же собственным словам, действительно «вышло одно отрицание». Безусловно подтверждает свой христоподобный статус князь Мышкин, восходящий не только к евангельскому Иисусу, но и, как подробно показано нами, к герою книги Э. Ренана «Жизнь Иисуса». «Положительно прекрасное» начало несомненно несет в себе «рыцарь Красоты» Степан Трофимович Верховенский, в котором одновременно предъявлен классический «обломовец». Тургеневские «обломовцы» – Лаврецкий и Литвинов – олицетворяют то срединное созидательное начало, которое позволяет им, с одной стороны, устоять под напором стихийных сил, с другой – возделывать реальную почву.

3. Тип может быть не только знакомым незнакомцем, но и незнакомым незнакомцем, в корне меняющим представление о знакомом и привычном. Главные романические герои Тургенева и Достоевского – люди необыкновенные. Однако при этом исключительность героев Тургенева носит жизнеподобный характер, то есть это такая исключительность, которая присуща самой жизни, встречается в ней, возможна в ней, в то время как исключительность героев Достоевского имеет фантастический отблеск, это исключительная исключительность, балансирующая на грани невозможного. Жизнеподобие тургеневского романа, с одной стороны, и «чудовищные уклонения и эксперименты» как художественный метод и жанрообразующий принцип творчества Достоевского, с другой стороны, проявляются прежде всего в личности и образе героя.

4. Структурообразующими, а тем самым и жанровоопределяющими началами образа героя в романах Тургенева и Достоевского являются психологическое его решение, соотношение героя и идеи, личностная и персонажная свобода героя, а также его человеческий масштаб. По всем этим параметрам обнаруживается принципиальное расхождение между романами Тургенева и Достоевского, что, казалось бы, общеизвестно, однако характер этого расхождения существенно пересмотрен и скорректирован в нашем исследовании. В частности, развенчивается литературоведческий миф о тотальной детерминированности героя Тургенева, «эпохальной» (социально-исторической) обусловленности его поведения и личности. «Тайная психология» Тургенева – это не набор намеков на очевидное, а сложнейший, филигранный психологический рисунок, слагающийся из множества элементов и создающий объемный, многомерный образ героя, который не поддается однозначному, исчерпывающему прочтению, благодаря чему весь интерес тургеневского романа сосредоточен на тайне лица. Глубина проникновения во внутренний мир человека в романах Достоевского достигается за счет неизбежного в этом случае ограничения – отсечения всего того, что выходит за рамки состава преступления, что и делает художественную психологию Достоевского экстремальной, экспериментальной.

И у Тургенева, и у Достоевского романные миры выстроены вокруг героев-идеологов, однако если тургеневский герой-идеолог вменяем к не укладывающимся в его систему координат явлениям, на протяжении романа он движется, развивается, изменяется, то герой-идеолог Достоевского – мономан, который образует с идеей единое целое и подчиняет ей все, что предстает его взору, преломляя сквозь эту призму не только факты, но и окружающих людей, что и превращает их в «двойников». Более того, для героя-идеолога Достоевского идея выступает аналогом-заменителем пресловутой среды, которая «заела» и на которую сваливается вина за все, что происходит с героем. Самые свободные герои Достоевского – Соня Мармеладова, князь Мышкин, Алеша Карамазов, которые, в отличие от героев-идеологов, демонстрируют разные варианты «достигнутой личности», то есть воплощают не идею, а образ. И тут возникает неожиданная, но по сути своей закономерная перекличка между атеистом Базаровым и христоподобным князем Мышкиным, которые разными путями идут к свободному самовыражению, свободному взаимодействию с миром, и именно эти герои являются героями трагическими. Путь к подлинной личностной и персонажной свободе пролагает по ходу романа третируемый со всех сторон, но непобедимый в своей полноценной человечности «устарелый либералишка» Степан Трофимович Верховенский – фигура замечательная не только художественно, но и культурно-исторически, ибо в ней, как и в романе «Бесы» в целом, воплотилась неразрывная свободная, творческая связь между ее создателем Достоевским и его вечным соперником-оппонентом Тургеневым.

5. Сопоставление романных структур Тургенева и Достоевского позволяет принципиально по-новому сформулировать характер жанрового различия между ними. В первом случае герой погружается в естественный жизненный поток (художественную имитацию его) и ставится в универсальные ситуации испытания (идеологические дебаты, дружба, вражда, любовь, сыновство-отцовство, смерть), в которых он должен продемонстрировать свою личностную состоятельность. Проверкой идеи как таковой Тургенев не занимается, его интересует не столько сама по себе идея, сколько человек, воодушевленный ею. Роман Достоевского, напротив, строится как двойной эксперимент: герой производит опыт с идеей, которую он выдумал, автор экспериментирует с героем-идеологом – создает ему условия для осуществления этой идеи, с тем чтобы проверить, сможет ли он ее на себе перетащить. В обоих случаях мы имеем дело с идеологическим романом, но с двумя его принципиально разными вариантами: романом-как-жизнь (Тургенев) и романом-экспериментом (Достоевский). В сущности, речь идет о жанровой типологии не только второго, но и третьего уровня: роман как таковой мы подразделяем на роман идеологический, эпический, социально-психологический, социально-бытовой и т. д. В свою очередь идеологический роман подразделяется на идеологический роман-как-жизнь, идеологический роман-эксперимент, идеологический роман-утопия; эпический роман подразделяется на эпический роман-как-жизнь, эпический роман-легенда, эпический роман-миф, эпический роман-фэнтези и т. д.

6. Сравнительный структурно-типологический анализ позволяет увидеть не только различие романных миров Тургенева и Достоевского, но и сходство между ними, а в конечном счете равновеликость и в то же время взаимосвязанность, взаимодополняемость созданных писателями художественных систем. Заново проанализированная история создания романа «Бесы», а также предлагаемая интерпретация самого романа свидетельствуют о том, как история вражды переплавлялась в бессмертные образы, превращаясь в историю русской литературы.

7. Выборочный анализ художественных явлений XX и XXI веков свидетельствует о продуктивности и актуальности ключевых типов героев XIX века. Что касается жанровых форм, то безусловно продуктивен и устойчив как жанровая форма оказался эпический роман-как-жизнь (ставший родоначальником эпической романной парадигмы), широко востребована предъявляемая в разных вариациях форма романа-эксперимента, что особенно характерно для литературы постмодернизма; сопряжение же всех элементов тургеневской и достоевской структур (разумеется, по отдельности) в одном художественном продукте, по-видимому, дело будущего.

Поэтапная апробация результатов исследования проводилась на научных конференциях. Назовем некоторые из них:

Текст-2000: Теория и практика. Междисциплинарные подходы. Ижевск. 24 – 27 апреля 2001.

Актуальные проблемы филологического образования: Наука – вуз – школа. 26 – 27 марта 2002. УрГПУ. Научно-исследовательский центр «Словесник». Екатеринбург.

5-е Коминские чтения. Динамика литературного процесса XIX – XX веков: Текст и контекст. ПГУ, Пермь, 22 мая 2002.

Образование и молодежная политика в современной России. Всероссийская научно-практическая конференция. Санкт-Петербург, 26 – 28 сентября 2002.

«Мова i культура»: XIII Международная научная конференция им. проф. Сергея Бураго. 28 июня – 2 июля 2004. Киев.

Взаимодействие литератур в мировом литературном процессе. Проблемы теоретической и исторической поэтики. 19 – 21 сентября 2004 г. Международная ассоциация преподавателей языка и литературы (МАПРЯЛ), Гродненский государственный университет им. Янки Купалы. Гродно.

Международная конференция «Библия и национальная культура». 4 – 9 октября 2004. ПГУ, Пермь.

Кормановские чтения – IX. Удмуртский государственный университет. Филологический факультет. Кафедра теории литературы и истории русской литературы. Кафедра русской литературы ХХ века и фольклора. 20 – 22 апреля 2006 г.

VIII Международная научная конф. «Русская литература: национальное развитие и региональные особенности». 5 – 7 октября 2006 г. Екатеринбург.

Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. «Михаил Булгаков в XXI веке. К 40-летию выхода в свет романа “Мастер и Маргарита”». 1 – 2 ноября 2006 г. Санкт-Петербург.

Международная научная конференция «Донецкая филологическая школа: итоги и перспективы», посвященная 40-летию кафедры теории литературы и художественной культуры. 10 – 12 ноября 2006 года. Донецкий национальный университет, Донецк, Украина.

Международная научно-практическая конференция: Современная русская литература: Проблемы изучения и преподавания. Пермь: ПГПУ, 28 февраля – 1 марта 2007.

Структура работы. Работа состоит из введения, пяти частей, каждая из которых подразделяется на главы (третья глава второй части, в свою очередь, делится на параграфы), заключения и списка литературы.

Основное содержание диссертации

Во Введении изложены методологические подходы и методы исследования, описано состояние изучения вопроса; сформулированы задачи и характер исследования, продекларирована научная новизна работы, обоснована ее актуальность и обозначены положения, выносимые на защиту.