Архитектура стран Закавказья VII в.: формирование и развитие традиции (15.08.2007)
Автор: Казарян Армен Юрьевич
Формы Аванского тетраконха перекликаются с квадрифолием Эчмиадзина (В.М. Арутюнян, Т. Марутян), наиболее почитаемым среди раннехристианских соборов Армении. Но в Аване выражены и идеи, связанные с иконографией раннехристианских октагональных мартириев и баптистериев (Г.Т. Ривойра, А. Грабар, Г.А. Тирацян, Х. Валятек, А.М. Высоцкий), а также отражены композиционные решения Софийского собора в Константинополе (А.Х. Тораманян, Ж.-М. Тьерри), построенного за полвека до основания Аванского собора. Как и в Св. Софии, в интерьере Авана доминирует широкий купольный квадрат с парусной основой перехода, предполагающим завершение кольцевым карнизом и устройство окон в основании купола или в низком барабане. Очевидно и сходство в пространствах храмов вида на восток с композицией из трех экседр. Строительство нового собора вблизи от Армянского католикосата в Двине происходило в условиях византийской экспансии при императоре Маврикии, и не стоит сомневаться в отражении в нем форм и образных характеристик константинопольского собора. Эллинофильство, развившееся в армянской среде к рубежу VI – VII вв., а, возможно, и халкидонитство, пустившее в Армении глубокие корни, явились основой обновления местной архитектурной традиции. Возведение ценральнокупольного крестообразного собора Авана на фоне доминирования базиликального строительства предвестило новую художественную волну, которая, в отличие от практики создания центрических построек V в., обладала некоторой столичной византийской окраской. Наведение этого своеобразного моста между родственными проявлениями все еще единой цивилизации объяснимо культурно-политической ситуацией и личностью заказчика. Аван – один из первых пятикупольных христианских храмов и первый известный пятикупольный храм с малыми куполами над угловыми ячейками (а не по осям, как в церквях VI в. Апостолов в Константинополе и Иоанна в Эфесе) (Т. Марутян), композиции которых имели распространение в средневизантийской архитектуре. С Софийским собором перекликается и вписанность аванской композиции в почти кубовидный внешний объем, но в Аване отсутствует понятие стены, как стандартной по толщине ограждающей конструкции. Пластично перетекающие друг в друга пространственные формы с вогнутыми, округлыми основными поверхностями словно вылеплены в массиве внешнего параллелепипеда. Такой нетрадиционный прием известен по памятникам позднеримского и раннехристианского зодчества, территориально наиболее близкими из которых являются мартирий монастыря Мар-Габриел в Картамине в Тур-Абдине (около 512) и мавзолей Восточного некрополя Сиде (первая четверть V в.). Все последующее развитие архитектуры в Закавказье, начиная с однотипных храмов – Рипсиме и Джвари во Мцхете, - отчетливо демонстрирует поиск преодоления отмеченного несоответствия контуров внутренней и внешней структур. Аван – первый купольный и один из композиционно сложных храмов эпохи, он же стал родоначальником архитектурного типа так называемых тетраконхов с угловыми нишами, не встречаемых за пределами региона и представленных уже в VII в. во всех его странах. Предложенная концепция генезиса типа исключает вероятность теории типологической эволюции или все примыкающие к ней. Изучение пропорциональных соотношений габаритов и форм интерьера Авана раскрывает его приземистый характер по сравнению даже с более ранними храмами Армении и близость основным соотношениям в Константинопольской Софии. Аванский собор оказался у истоков нового стилистического развития, поиска нового художественного образа центральнокупольного храма. Концом VI и началом VII в. можно датировать еще две-три постройки. Базиликальный Двинский кафедральный собор в диссертации относится к 608-615 гг. – времени крупной перестройки собора согласно хронике Себеоса. Это крупнейшая во всем регионе базилика (внешние размеры без галерей: 22,51 х 52,39 м). Именно размеры храма предопределили необычную для Армении внутреннюю структуру с семью парами столбов и близким их расположением в рядах. Собор не играл особой роли в последующем развитии зодчества, по преимуществу купольного, но мог задать масштаб нового строительства. Равенство длин храмов Рипсиме и Джвари ширине Двина, близость пролетов многих куполов ширине его центрального нефа подтверждают это мнение. Правление католикоса Комитаса Ахцеци (613(5) -628) – выдающегося церковного деятеля, богослова, гимнографа и новатора в архитектуре, – яркая страница храмового строительства. Комитас завершил Двинский собор, возвел храм Святых свидетельниц Христовых (618), или храм Рипсиме, в Вагаршапате, реконструировал древнейший собор в Вагаршапате (позднее названный Эчмиадзином). Он оценил величие, композиционные преимущества Авана, которые положил в основу архитектуры церкви-мартирия Св. Рипсиме. Однако в новом храме резко повышены пропорции, облегченными выглядят и отдельные формы структуры. Высота пилонов превышает ширину купольного квадрата (максимальная среди однотипных построек VII в.), высота до завершения подкупольного перехода почти приравнена ширине интерьера, а до замкового камня купола – общей внешней длине храма. Угловые ниши перекрыты необычными веерными тромпами, переходящими в формы подкупольного перехода. Купол поставлен на довольно высокий световой барабан. Торжественная монументальность и величественный порыв, утонченная интерпретация форм, внесение в пространство изысканных ритмов – наиболее яркие качества интерьера храма. С округлыми формами основного пространства контрастируют квадратные очертания угловых помещений, где впервые в регионе применены крестовые своды и их оригинальная разновидность с опиранием на конические тромпы. В этих же комнатах впервые устроены узкие апсиды. Стороны внешнего параллелепипеда пластически разработаны глубокими парными нишами, конструктивная эффективность которых обусловлена возможностью «изъятия» лишней массы стен. Благодаря нишам на фасадах проявились экседры тетраконха, приобретшие трехгранные формы. Вместе с повышенными рукавами ниши подчеркивали главенство вертикальной формообразующей оси. Купольная глава является смысловым центром как внутренней, так и внешней композиции Рипсиме. Здесь сохранился первый из известных световых барабанов восточнохристианских храмов. Повышение экседр способствовало удлинению осевых окон и дифференциации уровней проемов на фасадах, приданию пространству вертикальной динамики. Основные источники света размещенны высоко над головами прихожан, а в алтаре появляются три крупных окна – впервые в Закавказье. Аван и Рипсиме – первые известные храмы, в композициях которых отразились черты Эчмиадзина, они же являются одними из первых в мировой практике обращений к архитектуре юстиниановской Софии. Заказчики и зодчие армянских церквей следующих десятилетий продолжат черпать идеи из архитектуры Эчмиадзина и Софии, а Аван и Рипсиме, вслед за Эчмиадзином, окажутся важнейшими местными ориентирами развития купольных композиций в Армении и Закавказье в целом. Согласно епископу Себеосу, Комитас заменил деревянные перекрытия собора Эчмиадзин каменными сводами. Можно проследить границу этой перестройки, включавшей и щипцовые завершения фасадов. Перестроенный около 620 г. собор оказался второй после Текора известной нам постройкой, в которой реализована четырехстолпная крестово-купольная структура. По наследству от предшествовавшего здания достались просторный наос, широкие нефы, сильно нависающие арки и высокие угловые компартименты. В диссертации приводятся аргументы, подтверждающие строительство Комитасом новой купольной главы, включая подкупольный переход. Вопреки утвердившемуся в литературе мнению о принадлежности нынешней главы собора реконструкции XVII в., исследование показало, что барабан VII в. был лишь надстроен снаружи и увенчан новым высоким пирамидальным покрытием. Под штукатурной несомненно сохраняются поверхности древнего перехода, барабана и частично купола. Цилиндрический в интерьере и двеннадцатигранный снаружи барабан, прорезанный окнами по числу граней, поставлен, как и в Рипсиме, на кольцевой карниз с широкой галереей и опирается не на арки, а на своды. Снаружи барабан VII в. предположительно завершался зигзагообразным ломанным карнизом, формирующим щипец над каждой гранью и служащим основой складчатого зонтичного покрытия купола. Аркатурный ордер с витыми колонками, рельефные погрудные портреты 12 апостолов в медальонах, которыми оформлен барабан снаружи, являются элементами триумфальной императорской римской архитектуры. Иконографически глава Эчмиадзина подобна структуре кувуклии Св. Гроба, известной, в частности, по изображениям на ампулах со Святой Земли. Вероятно, в Эчмиадзине представлено древнейшее из сохранившихся сомасштабных воспроизведений этого образца, хотя и осуществлен значительный отход от его композиции. В частности, структура была приспособлена под функцию купольной главы с окнами, и дополнена образами апостолов. Тема божественного света звучит в шаракане Комитаса и в других произведениях армянской средневековой литературы. Аналогично лучам, исходящим из центра купольной полусферы и опускающихся в Рипсиме по три на каждую сторону, то есть в направлении окон, в Эчмиадзине от вершины внешнего дольчатого шатра строго в соответствии с разбивкой окон и граней барабана нисходили ребра. Образы апостолов кольцом окружили барабан Эчмиадзина, медальоном-знамением обозначив каждый из источников света. Столь оригинально осуществленная идея перекликается с византийской композицией с Христом и апостолами в куполе, существовавшей, вероятно, с VI в. Она венчает пространственную модель Вселенной и обращена к собравшейся в храме общине. Разнообразная орнаментация арок эчмиадзинского барабана, витые стволы колонн, увенчанные капителями с пальметтами, акантом и бутонами, воссоздают атмосферу райского сада и, возможно, намекают на образ Древа жизни с его двенадцатью видами плодов (Откр. Иоанна, 22,2). Идею апостольской миссии «подкреплял» образ сэнмурва, присутствующий на одной капители. Его связь с образом воскрешающего и дающего бессмертие древа, засвидетельствованная древними текстами, являлась явной параллелью древу Христову. Балконы под куполами Рипсиме и Эчмиадзина могли использоваться в процессе какой-то особой церемонии, специального литургического действа, аналогией чему служило использование своеобразной структуры купола Св. Софии в Фессалонике (конец VII в.). Идея планово-пространственной структуры Эчмиадзина развита в композиции церкви Св. Теодороса в Багаране (624-631), строительство которой С.Х. Мнацаканян справедливо связывает с вниманием, уделенным Комитасом Эчмиадзинскому собору. Сравнительное исследование двух храмов позволяет по-новому осветить реконструкцию Багарана (памятник известен по материалам начала XX в., позже оказался на территории Турции и уничтожен), придав ей формы барабана, развивающие идеи образца. Общими в композиции Багарана со своим предшественником является только основа иконографии и некоторое сходство высотного построения. Опорами в новой церкви служат квадратные в сечении колонны с базами и узкими капителями. Переработаны соотношения пространственных зон, последовательность форм перекрытий. Своеобразие композиции Багаранской церкви объяснимы не только быстрой эволюцией крестово-купольной архитектурной идеи, но, в большей степени, свободной интерпретацией композиции Эчмиадзина, с учетом тех трудностей, с которыми столкнулись мастера при реконструкции древней структуры последнего. Композиция Багарана отражала дух новой, принципиально иной эпохи. С ней можно связывать вертикальную устремленность пространства, значительно превосходящую активность развития по плановым осям (А. Зарян). Все формы и пространственные переходы сжались вокруг сохранившего свою величину купольного квадрата (5,48 х 5,45 м; пролет подкупольной арки Эчмиадзина – 5,20 м). Высота колонн приравнена пролету купольного квадрата, параболические вытянутые арки и своды развивают вертикальную устремленность. Отсутствие подкупольных арок отражает особый художественный вкус создателей храма: своды рукавов креста непосредственно граничат с купольным квадратом. Минимализм форм и чистота пространственных решений проявились и в других деталях. Из пространства храма убраны все традиционные элементы, откровенно указывающие на напряжение конструктивной системы: стены лишены пилястр, и арки, перекнутые от столбов к стенам, опираются на узкие консольные импосты. Одинаковые по форме экседры примыкают к квадрату квадрифолия непосредственно, без дополнительных уступов и арок. Основу наоса Багарана составляет крестово-купольная композиция типа вписанного креста, получившая развитие в Византии, возможно, с того же VII в. Памятник в каппадокийском селении Гюзелёз, обнаруженный автором в 2006 г. и отнесенный им к середине или второй половине VII в., свидетельствует о существовании в соседней с Арменией области Малой Азии композиции, приближенной к центральному ядру Багарана. Введение в Багаране конх экседр посреди последовательности форм перекрытий пространства служит его восприятию как слитной единой структуры, и подобная трактовка доказывает генетическую неразрывность всех элементов композиции. Экседры не были прибавлены и к воображаемой изначальной структуре Эчмиадзина ни в V, ни в VII вв., вопреки предсказаниям (А. Хачатрян, А.Б. Еремян, О.Х. Халпахчьян). Это воззрение оказывается интересным при обращении к известным византийским структурам «на четырех колоннах». Сохранившиеся в развалинах и археолоически выявленные постройки этой группы VII-VIII вв. имеют сходство с решением квадратных четырехколонных залов, созданных, как в исследуемых армянских церквях и баптистериях в Сиде и Амориуме, на основе квадрифолия, а не квадрата. Примечательно, что и в первых византийских памятниках «на четырех колоннах», таких как Фатих Джами в Тирилье (начало IX в.), рукава выходят за условную границу квадратной основы зала. В диссертации выдвигается предположение о том, что церковь Сурб Ованнес в Мастаре в своей первоначальной стадии была однотипной одновременному ей Багаранскому храму, с которым одинакова и по размерам. Памятники, построенные при Комитасе, демонстрируют важную стадию эволюции подкупольного перехода. В Рипсиме в него внедряются конические тромпы, не известные по точно датированным ранним постройкам. Большие тромпы угловых ниш поддерживаются веерными тромпами – совершенно оригинальной и декоративно обыгранной формой. За ней следует большой усеченный тромп перехода, который, как и ступенчато выдвинутая арка в Аване, служит относительному выравниванию восьмигранника. По сторонам тромпа присутствуют малые, а образованный ими многогранник увенчан кольцевым карнизом. Как и в Аване и в Эчмиадзине, подкупольный переход решен в зоне арок, а барабан является отдельной формой. Очевидна генетическая связь с константинопольской структурой, но сам переход с тромпами отражает влияние иранских построек. Уже барабаны Рипсиме и Эчмиадзина отличаются от большинства ранне- и даже средневизантийских храмов с окнами, прорезанными в нижней зоне купола. В армянских храмах барабан – отдельная форма, высота которой определяется размером окон. Снаружи барабан выше и прикрывает треть или половину купола – иначе возникли бы затруднения в создании шлемовидного и тем более пирамидального покрытия, а также проблемы с погашением распора купола. Но появление светового барабана могло быть обязанным не только внутренней эволюции, но и знакомству армянских мастеров с позднеантичными памятниками Италии, ранневизантийскими постройками Равенны или со столичным храмом св-х Сергия и Вакха (завершен до 536 г.). Окна их верхнего света находятся в вертикальной зоне, переходящей в поверхности сомкнутого свода. Высокий цилиндрический барабан уже в то время присутствовал в представлениях мастеров, поскольку представлен, в частности, на образах гробницы Христа в композициях из слоновой кости, предположительно миланского происхождения (V в. или около 400 г.; Кастелло Сфорцеско и Национальный музей в Мюнхене). Но именно в Армении и Грузии эта идея получила беспрецедентное развитие. Обнаруженная и предположительно отнесенная к храму Багарана фотография купольной главы (Архив Государственного исторического музея Армении) фиксирует вариант тромпового перехода, связанного с решениями Рипсиме и Эчмиадзина. Как и в каппадокийской церкви Кызыл-килисе и северо-месопотамских церквях VII в., начало перехода поднято над арками, но переход и барабан остаются дифференцированными несмотря на отсутствие разделяющего их карниза (аналогично и в Аламанской церкви 637 г.). Цилиндрический барабан прорезан восемью окнами. Толчком к подобной эволюции мог служить высокий барабан Эчмиадзина, открывающий отсчет новых пропорций главы, соотношения ее внешней и внутренней форм. Ввиду исчезновения карниза глава Багарана перестала быть выделенной формой, и ее поверхности плавно перетекали плоскости тромпов и арок сводов. Пространство представляет единый нерасчлененный микрокосм. Храм Рипсиме открывает новые направления эволюции форм порталов, бровок, карнизов, орнаментов. Впервые появляются в дальнейшем традиционные полукруглые бровки с горизонтальными крыльями, лежащими на уровне пят оконных арок. Появляются варианты профилировки, совмещенной, как правило, с полосой резного орнамента. Наряду с упрощенными эллинистическими присутствуют геометрические и растительные мотивы, известные по образцам Сасанидского резного стука. Глава 2. Композиция храмов и стиль в эпоху триумфа Ираклия, их эволюция к середине VII века. Перенос военной компании императора Ираклия в Закавказье, перелом в ходе византийско-иранской войны и, наконец, победа империи в 628 г., привели к изменениям в регионе, сказавшимся на расширении церковного строительства. Их ктиторами, в отличии от предшествующего периода, были в основном крупные феодалы и правящие князья Армении и Иберии, состоящие на службе у императора. Анализ архитектуры, однако, подтверждает оценку Ж.М.Тьерри об отсутствии на нее решающего влияния искусства Византии. Материал этого периода позволяет результативнее анализировать вопросы, связанные с заказом и процессами проектирования и строительства. Средневековые описания памятников и анализ их самих не оставляют сомнений в постановке создателями храмов эстетических задач и в достижении духовного начала художественными средствами. VII век – эпоха развития некоторых форм и принципов античности в странах Закавказья. Строительная практика, сложившаяся в римскую эпоху, сохранялась вплоть до VII в. (Р. Оустерхаут), и в Армении и Грузии изучаемой эпохи она получила яркое воплощение. Особенности строительной техники и анализ средневековых схем-чертежей свидетельствуют в пользу существования метода предварительного рабочего проектирования. Вместе с тем, каменные модели церкви, вопреки распространенному мнению (А.Б. Еремян, П. Кунео), не служили проектными макетами, а являлись условными образами храма и служили реликвариями. ;Варданян), а исходной величиной построения плана служил один из габаритных размеров, с которым пропорционировались стороны купольного квадрата. В пропорциях зданий доминировали простые соотношения. Судя по меткам на камнях храмов, в 30-е гг. VII в. квалифицированных каменотесов-кладчиков было достаточно для одновременного строительства в разных областях региона. Изучение меток показывает отсутствие постоянных артелей. Многие мастера работали примерно на десятке разновеликих, разнотипных и стилистически разнородных сооружений. Единый круг мастеров, работавших в областях центральной и северной Армении и в центральной Иберии 30-40-х гг. VII в. являлся распространителем идентичных конструктивных приемов и схожих художественных форм. Широкое сопоставление таких особенностей памятников позволяет отказаться от мысли о разнице технических и художественных предпочтений в Армении и Грузии (Г.Н. Чубинашвили). Обзор типологии храмов рассматриваемого периода начинается с особенностей планировки алтарной части. Характерны глубокая вима (бема) и апсиды в пастофориях, но эти формы не становятся обязательными. Объемно-пространственные композиции церквей разрабатывались на основе местных образцов. Исключением служит шестиэкседровая церковь у поселка Арагац, ориентированная на церковь-мартирий Св. Евфимии в Константинополе, перестроенный около 550 г. из дворцового зала начала V в. Это предположение подтверждают одинаково граненные экседры и идентичное соотношение осей входа и алтарной апсиды. Перенос императором Ираклием мощей св. Евфимии из Халкидона в эту столичную церковь в 614 г. повысило ее популярность, а выбор этого образца создателями армянского храма объясним новым сближением двух стран на политической и духовной основах. Однако Арагацская церковь отличается оригинальной импровизацией шестиэкседровой структуры. Пластичные сопряжения вогнутых поверхностей собственно экседр и их передних, напоминающих вимы зон, узкие пилоны между рукавами формируют необыкновенно элегантное пространство. Барабан основан на шести арках, а подкупольный переход из двух рядов тромпов отнесен под самый купол, дабы не дробил крупные и чистые формы этого небольшого храма. Создание ниш новой, треугольной формы между экседрами обобщило внешнюю композицию 12-гранным объемом, над которым высится шестигранный барабан. Арагац, ставший родоначальником однотипных построек Закавказья, в зодчестве рассматриваемого периода стоит особняком. 30-е гг. – время расцвета четырехстолпных крестово-купольных композиций, причем все они вытянуты в продольном направлении. Письменные источники и художественно-стилистический анализ этих памятников позволяют отказаться от часто выстраиваемой последовательности в виде Одзун – Мрен – Гаяне – Багаван. Храм Гаяне, основанный католикосом Езром (630-641), и Багаван (631-639) построен не позднее Мрена, завершенного в 639 г., а Одзун, многими чертами близкий Мрену, может быть отнесен к 40-м гг. Подобная композиция сложилась еще в Текорском храме (80-е гг. V в.), но им не ограничивался круг источников архитектуры отмеченных построек VII в. Продольная вытянутость храмов не означает их происхождения от базилик: форма столбов и перекрытий противоречат этому (С.А. Маилов). Зодчий Багавана не пытался создать даже трехнефное пространство. Перед ним стояла задача совмещения классической крестово-купольной системы с продольно вытянутым залом, продиктованная, возможно, его функциональным удобством. Примечательно, что наиболее вытянутыми, то есть более похожими на базилики, оказываются хронологически более поздние храмы этой группы (Одзун), тогда как в Гаяне и Багаване подчеркнута центричность композиции (Н.М. Токарский). Все это заметно и в формах опор, ориентации лопаток. Отвергая концепцию С.Х. Мнацаканяна об эволюции исследуемой группы храмов от базилик, автор диссертации призывает вернуться к мысли Й. Стржиговского о преобразовании центрической системы в удлиненную крестово-купольную. Отдельные качества композиции Багавана и ощущение нахождения «под сводами Св. Софии» посетившего его до разрушения Амбарцума Аракеляна позволяют видеть в качестве одного из образцов храма главный византийский собор или один из столичных храмов Юстиниана. Багаван остался самым крупным среди однотипных построек (длина не менее 46 м) и одиноким своей византинизирующей структурой. Мастера этих храмов столкнулись с противоречием между изначально центрической идеей наоса и реальным местом купольного квадрата в целостной композиции храма. Поначалу они понизили алтарную часть и незначительно сместить поперечную ось наоса к востоку. Но уже в Одзуне мастера пожертвовали симметрией наоса ради симметрии всего здания: подкупольные столбы переместились к востоку, а апсида, примкнув к наосу, выросла в высоту и составила продолжение восточного рукава. Высотное построение церкви, уровень начала окон наоса зависели от присутствия трехсторонней внешней галереи. В распределении световых проемов в Багаване (в основном объеме – 45) ощущаются традиции юстиниановской архитектуры, а также Эчмиадзина. Но к концу 30-х гг. произошло резкое количественное уменьшение окон, их сужение и обретение большого раструба. Обнаруживается тенденция к аскетизации пространства, к дальнейшему развитию минималистической концепции. Последняя наиболее отчетливо проявилась в архитектуре большой группы простых крестообразных купольных зданий того времени: «одноапсидные», типа так называемого свободного креста (Нор Кянк, Арчовит, Шеник и др.), триконхи (Аствацацин в Талине, Аламан, Дорбант и др.) и тетраконхи (Агарак, Зарнджа). Их иконография, отражающая символику креста и общая со многими раннехристианскими церквами-мартириями, восходит к античным мавзолеям, но надписи на стенах армянских построек фиксируют их назначение в качестве церкви. В диссертации раскрываются особенности композиций этих храмов и связи с архитектурой построек других типов. Исследована единственная сохранившаяся грузинская «одноапсидная» церковь в Самцевриси. Наряду со стилистической близостью ее с храмом Джвари, выявлено композиционное сходство с памятником Шеника и другими армянскими храмами. В 30-е гг. логического завершения достигла эволюция чисто тромпового перехода. В храмах Гаяне, Мрена, Одзуна, большинстве простых крестообразных церквей присутствует новый тип главы, с размежеванием двух рядов конических тромпов и размещением между ними октагонального барабана. В барабанах устроено всего четыре окна, причем диагональные грани, в нижнюю часть которых врезаны тромпы, оставлены глухими. Это решение разнообразно интерпретировано в Мастаре, Джвари и Самцевриси. Вторая фаза строительства величественного храма в Мастаре (вторая половина 30-х или начало 40-х гг.) сформировала новую композицию квадрифолия, углы купольного квадрата которого, чередуясь с граненными экседрами, формируют внешний контур стен. Стены храма, как полагает автор, достались строителям от незавершенной постройки типа Багарана, из которой убраны столбы. Перекрытием всего наоса широким куполом и мотивами его убранства строители ориентировались на архитектуру храма Рипсиме, но стиль и конструкции связаны с художественной традицией Гаяне, Мрена и Одзуна. Как и в Рипсиме, большие тромпы включены в кольцевой ритм с конхами экседр, что подчеркнуто кольцевой аркатурой на консолях. Над ней устроены второй ряд тромпов и 16-гранный барабан, завершенный малыми тромпами под куполом. Мцхетский Джвари – одна из последних и лучших построек эстетически утонченного направления, развивавшегося 30-40-х гг. Очевидна ее типологическая связь с однотипными армянскими храмами – Аваном и Рипсиме. Совпадают даже габаритные размеры этих памятников. Существенные отличия объяснимы принадлежностью мастеров Джвари новому поколению мастеров. Чисто тромповый подкупольный переход Джвари, как и в Мастаре, – трехступенчатый, но его уровни принципиально иные. Большие тромпы выведены из кольцевого ритма арок и поставлены выше них. С отметки вершин этих тромпов начинаются оконные проемы, а на уровне середины окон устроен второй ряд тромпов. Верхний же ряд поставлен несколько выше окон. Барабан не имеет однозначно определяемой формы. Он состоит из комбинацию восьмигранника и 16-гранника с промежуточными тромпами. Доминирует чисто художественный подход, снижающий композиционную роль конструкций, «размывающий» формы и детали. Мастера грузинского храма отказались от традиционного для этого типа церквей распределения источников света. Главный акцент сделан на основном объеме, тогда как под куполом прорезано лишь четыре окна. Несоответствие внешне восьмигранного барабана внутренним формам демонстрирует отдельное решение задач композиции интерьера и экстерьера, что встречается и на армянских памятниках того времени (Таргманчац, Мастара). Джвари отличается от однотипных армянских образцов «свободным» внешним контур стен. Эта черта могла восходить к характеру периметра Эчмиадзина, а сравнение с тетраконхами других типов приводит к выводу о существовании в 30-40-х гг. широкой традиции представления свободных граненных форм в экстерьере. Плодотворным оказывается сопоставление Джвари с простым тетраконхом Агарака. Аналогия образов их восточных фасадов, резных бровок и карнизов допускает создание памятников одним зодчим и единой основной группой мастеров. Новая струя в их творчестве могла быть связанной с работой в грузинской среде, не столь связанной с жесткими стереотипами классической традиции. Особенно это сказалось в своеобразной трактовке темы фасадных ниш: в диссертации раскрывается взаимосвязь форм и размеров граненных экседр и ниш в этом памятнике, задачи декоративного оформления фасадов. Отмечена и некоторая аналогия восточной пары ниш решению в Драндской церкви, но ее отнесение к VII в. (Л.Г. Хрушкова) затрудняет выяснение направления возможного влияния. В диссертации анализируется яркая роль рельефных композиций на фасадах Джвари и Мрена, отмечается их связь с византийской традицией создания ктиторских образов и с Сасанидской пластикой. |