. Этимологический код показывает общность происхождения «семантических примитивов» [Вежбицкая 1996] и пути возникновения национальной специфики их языковой реализации.

Факт определенного параллелизма в метафорических переносах на материале различных языков, проявляемый в диахронии, доказывается, прежде всего, существованием «антропоморфной метафоры». Подобная метафора может рассматриваться как языковая универсалия. Антропоморфная метафора проявляется в ориентации мотивировок на сферу человека, в переносе «человеческого кода» в различные семантические зоны, а именно пространства, времени, движения, количества, причинности. Сходство образов и параллелизм в метафорических переносах проявляется в пространстве и во времени, а сочетание временного и пространственного параллелизма прослеживается в языках, имеющих общее происхождение. Материал языков одной семьи не всегда может быть доказательством параллельности развития метафорических значений: здесь возможны взаимовлияния, воздействие общего первоисточника. Более определенные данные дает сопоставление разносистемных языков, взаимное влияние которых является маловероятным [Гак 1988:22]. Выход за рамки сравнения родственных языков дает более реальные результаты, так как язык является средством общения людей и важнейшей формой, в которой осуществляется мышление человека, тогда как мышление, несмотря на антропологические и языковые различия между людьми, является общим для всего человечества. Эта общность мышления приводит к тому, что даже в языках неродственных языковые явления часто развиваются в одном направлении. Анализ семантических универсалий заключается в поиске и понимании процесса формирования метафорических значений, заключающихся в смысловых сдвигах, осуществляющихся на основе общности ассоциативных связей, возникающих в человеческом сознании. Исходя из всего вышеизложенного, можно сделать вывод о том, что поиски семантических универсалий имеют определенную научную перспективу. Но эти изыскания должны вестись на принципиально новой основе, то есть, используя весь накопленный опыт, как в области сравнительного языкознания, так и в области когнитивной науки, языковой категоризации действительности, которая базируется на общей основе. Семантические категории представляет собой свернутую в одно понятие целостную систему представлений, знаний, выработанных человечеством, в некоторой содержательной области. При таком подходе представляется возможным поиск универсальных семантических категорий в области процедурных механизмов описания действительности, к которым относится метафора.

С семантической точки зрения механизм метафоры и результат описываются посредством лексического значения. Когнитивное направление изучает метафору как процедурный механизм мышления. С семантической точки зрения образование метафоры предполагает изменение значения исходной единицы. В рамках когнитивного подхода метафору представляют как языковое явление, отображающее базовый когнитивный процесс. В образовании метафоры главную роль играет аналогия, в основе которой лежит перенос знаний из одной содержательной области в другую. Метафора является языковым отражением аналоговых процессов в мышлении, а также переноса знаний. Но без языка невозможно структурирование новой реальности. Метафора рассматривается также как результат взаимодействия образной и вербальной систем. Семантическая теория должна не только называть показатели для всех значений и определить их место, но объяснить, каким образом эти показатели прибавляются и отнимаются, чтобы изменить значение слова [Болинджер 1981:220]. Одним из подтверждений этой идеи, должно стать доказательство способности человеческой мысли, отображенной затем в языке, предсказывать, в каком направлении возможны данные семантические сдвиги в диапазоне одной или даже нескольких концептосфер. Метафорическое выражение - это вербальное отражение концептуальной модели. Метафора, а, следовательно, и ее вербальное выражение основана на человеческом опыте, который осмысливается, классифицируется и находит свое языковое отражение путем семантических сдвигов и словообразовательных актов в самом широком смысле. Факты параллелизма метафорических переносов в пространстве и времени в разносистемных языках помогут дать ответы на некоторые вопросы, связанные с осмыслением самой процедуры метафорического переноса, начиная от исходной точки, представленной словом-этимоном, проследить магистральные пути развития слов, изначально заложенные общностью этимологического значения. Этимология, изучая первоначальное значение слов, восстанавливая семантические структуры и семантическую эволюцию слов, может содействовать описанию постоянно повторяющихся моделей мышления, выражающихся в языках, в основе которых лежат универсальные метафорические переносы.

К новейшим парадигмам современной науки относится синергетика, явившаяся логическим развитием системно-структурного принципа. Предметом синергетики являются механизмы самоорганизации, относительно устойчивого существования и саморазрушения упорядоченных структур. Идея о конвергенции мира человека и окружающей действительности заложила начало новой междисциплинарной отрасли лингвосинергетики, которая призвана ликвидировать пропасть, лежащую между миром человека и физическим миром, частью которого человек является. Язык как феномен, присущий исключительно человеку, обладает вместе с тем рядом внутренних свойств и признаков, основным из которых является его самопорождающий и саморегулирующий характер. В основе существования и эволюции языка лежат такие диалектические противоречия, как системность/асистемность, непрерывность/ прерывность, необходимость/случайность и др. В языке переплетены: синтез и анализ, запреты и снятие запретов, неодинаковые комбинаторные схемы, представленные одновременно. Противоречие проявляется также в том, что производные конфигурации в языке обычно становятся опять исходными. К синергетическим системам относятся: Вселенная, саморазвивающаяся природа, человеческое общество как ее (жизни) высшая форма и продукт создаваемой им самим (человечеством) материальной и духовной культуры [Копцик 2002:8]. Одно из важнейших свойств - хранить информацию, заключено в языке. Так М.М. Маковский прямо утверждает, что как отдельные корни языка, так и связанные аттракцией массивы слов могут хранить «свернутую» (виртуальную) информацию относительно возможных и невозможных преобразованиях [Маковский 2006: 278]. Теория фракталов, как и лингвосинергетика, связывает язык и окружающую действительность. Фрактал – структура, состоящая из геометрических фрагментов различных размеров и направлений, но схожих по форме. На данный момент доказано, что фрактальность – явная или скрытая – одна из форм существования материи. Фракталоподобна любая система, от государственной до языковой. Так как в языке отражается окружающая нас действительность, то естественно, что язык концептуализирует эту реальность также, используя фрактальность. Мы даже смеем предположить, что явление фрактальности также лежит в основе метафоры, особенно, так называемой антропоморфной метафоры. Великая антропоморфная метафора – мир уподобляется человеческому телу – отразилась и закрепилась в языках. Многие названия частей рельефа восходят к названиям частей тела человека. Синергетическая парадигма – модель познания развивающегося нелинейного мира, ориентирована на гуманитарные ценности в научных разысканиях. Слияние синергетической и антропоцентрической парадигм в лингвистике порождает новый взгляд на лексический состав языка, который являет собой пример сверхсложной, многокомпонентной, динамической, открытой, саморазвивающейся системы, находящейся в сложном взаимодействии с внешней средой – окружающим миром, отражаемым в языке [Пятаева 2005:116]. Положения теории фракталов, синергетики имеют огромное значение для социально-лингвокультурологически-гуманитарного знания. Принцип синергетики – единство в многообразии полностью отражается в естественных языках. Различие языков не мешает взаимопониманию людей, их обмену идеями и мыслями. Процессы системосохранения и системосбережения, разрабатываемые в рамках эволюционной теории, постулируют их предпочтительную реализацию посредством сохранения своей системы, а не посредством разрушения и отторжения иной [Тайсаев 2005:61]. На уровне языка это выражается в стремлении избежать избыточности языковых средств и в использовании уже существующих языковых номинаций в процессе метафорической экспансии и вариативной интерпретации действительности.

Исходная идея гносеологических экскурсов заключается в независимости мира от познания. Язык позволяет человеку «оторваться» от реальной действительности, от «живого созерцания», от непосредственных взаимодействий с материальными объектами и перейти на уровень оперирования духовными ценностями – формами мысли, выраженными в семантических значениях языковых форм. В семантических значениях слов, в которых находит отражение обобщенная деятельность сознания, отражено только общее, которое в дальнейшем становится основным значением. Источник науки логики – материальный мир, следовательно, в языке уже изначально «заложена» логика, то есть язык является первичным по отношению к логике [Кривоносов 1996: 17]. Следуя этой точке зрения, можно сделать такой вывод, что язык, исходя из неких первичных мыслеобразов, выраженных средствами языка, моделирует мышление, оперируя данными языка. Отсюда вытекает первопричина семантической эволюции слов, исходя из его первичного значения, этимологии слова.

Объективация сознания с помощью языка является условием человеческого существования. Для того чтобы человек смог вербализировать структуру знания, в числе его когнитивных способностей должны существовать способности к категоризации и концептуализации мира. Акты семиозиса и номинативные акты предполагают изначальное существование определенной когнитивной инфраструктуры мозга с языковой способностью. Категоризация мира – это результат когнитивной деятельности человека, итог классификации (таксономии) окружающего его мира и вычленения отдельных единиц. Существует мнение, что форма лежащей в основе языка структуры определяется природой процессов производства и понимания языка, базирующейся на убеждении, что существует объяснительный уровень, на котором обнаруживается значительное сходство между психологическими процессами употребления языка человеком и вычислительными процессами машинных программ, которые можно составлять и изучать. При таком подходе под «семантикой» понимаются отношения между языковыми объектами и психическими состояниями и процессами, участвующими в их производстве и понимании. Многие концептуальные сущности предшествуют и логически и во времени любому употреблению языка, тогда как другие первоначально создаются в качестве соответствия некоторому слову, а впоследствии новые их свойства постепенно добавляются к ним на основе опыта [Виноград 1983:130]. Э.Сааринен отмечает, что решающими семантическими факторами являются концептуальная структура и механизмы функционирования человеческого сознания [Сааринен 1986:129]. Таким образом, логические категории лежат в основе языковых форм, тесно переплетены и взаимодействуют с ними. Поэтому необходимость логического анализа структуры естественного языка, позволяющего обнаружить скрытые семантические особенности языковых конструкций, обосновывается природой самого объекта и является неотъемлемым условием получения объективных знаний о естественном языке.

Результаты сопоставительно-типологического исследования языков с последующим выделением «универсального компонента» генерировали идею о существовании универсальных категорий, совпадающих по своим характеристикам с «понятийными категориями». В современной лингвистической науке укрепилось признание активной роли языка в процессах категоризации мира. В основе когнитивного подхода лежит положение о том, что язык является одной из базисных составляющих ментальной деятельности человека. Когнитивная наука возникла в ходе создания теории искусственного интеллекта, связанной с исследованием человеческой памяти. Лингвистический прогноз основывается на прежнем опыте. Человек кодирует опыт в уже известных понятиях, опираясь на свои знания. Таким образом, знания, полученные из опыта (ситуативная память), используемые для понимания, являются ничем иным, как семантической памятью. Исследование структуры памяти основывается на ассоциативном воспоминании. Структура памяти имеет гнездовую (слотовую) форму [Шенк, Хантер 1987:23]. Структуры знаний, именуемые в когнитивной науке фреймами, схемами, сценариями, планами, представляют собой информацию, обеспечивающую когнитивную обработку стандартных ситуаций. Эти же структуры знаний заключают в себе эвристические данные, на основе которых возможно прогнозирование будущих событий, будущего потенциально заложенного развития на основе ранее встречавшихся сходных по структуре событий. Под событием в данном случае нами понимается языковой факт, заключенный в лексическом значении.

Когнитивная теория рассматривает то, как человек постигает, познает окружающий мир. Исследование когнитивных категорий невозможно без исследования языковых категорий. Языковые категории в свою очередь являются классификаторами категорий мышления. Когнитивная система дает возможность предсказывать. Важность категории состоит в том, что она хранит предсказуемую информацию относительно отдельных примеров категории [Андерсон 2002:157]. Особая роль принадлежит теории прототипов, прототипических связей, которая должна найти свое место в этимологии. Прототипическое представление значения считается центральным для когнитивного направления. Согласно теории прототипов семантическая структура языковой единицы представляет собой радиальную структуру, в которой есть устойчивый и значимый для носителя языка центр и менее существенная периферия, но все значения одной и той же языковой единицы могут сводиться в единую сеть, которая и есть инструмент, демонстрирующий связанность отдельных подзначений. В сети каждое подзначение соединено с одним или несколькими другими, причем обычно указывается и направление связи – от более значимого, то есть более центрального к более периферийному. Нетрудно заметить в когнитивных прототипических моделях, известные лингвистам линии эволюционного развития значений слова путем метонимических и метафорических переносов лексического значения. Для лингвиста важен учет этих когнитивных механизмов мышления на глубинном уровне, для более полного понимания этих изменений на уровне языка, начиная от исходного значения и его последующего развития.

Процесс концептуализации является также как и категоризация, классифицирующей деятельностью человека, но с отличным конечным результатом. Концептуализация, в противовес категоризации мышления, имеет целью выделение минимальных единиц человеческого опыта на их различение. Следовательно, концептуализация ведет к порождению новых смыслов, когда речь заходит об образовании новых концептов, на основе старых. Следуя такой точке зрения, можно сделать вывод о том, что концептуализация тесно связана с семантикой, а именно с вопросом, какими языковыми средствами выражаются те или иные концепты, а также разнообразные отношения, возникающие между ними. Говоря о структуре полисемантичного слова, ученые приходят к выводу, что все значения слова связаны потому, что имеют общий источник. Под источником понимается концептуальная структура, то есть когнитивная модель или смысл, но не фрагмент внеязыковой реальности. Изучение семантических стратегий и семантических парадигм многозначных слов приводит к выводу, что поскольку у человека «нет других слов», он вынужден использовать все мыслимые возможности, чтобы «выжать» максимум из того, чем он располагает, и значения, при всем их разнообразии, являются реализацией концептуальных схем и импликаций, заложенных в исходном значении и исходной ситуации, поэтому из слова можно «выжать» только то, что есть в исходной ситуации и ее «стандартном денотативном окружении, и использовать это так, как предусмотрено общими когнитивными принципами и механизмами языкового освоения реальности» [Кустова 2005:77]. Познание, как известно, осуществляется на двух взаимообусловленных и взаимопересекающихся уровнях организации когнитивно-семантического континуума, иначе говоря, вербальными и невербальными средствами. Для лингвистики принципиальным является вопрос концептуализации мира средствами языка. Под концептуальной картиной мира в лингвистике понимают 1) совокупность знаний о мире, которая приобретается в деятельности человека, 2) способы и механизмы интерпретации новых знаний. Объектом лингвистического исследования является лишь та часть картины мира, которая представлена единицами языка – языковая картина мира, даже если речь идет о знании – опыте осознанном, и для его хранения существуют универсальные и индивидуальные способы и структуры [Пищальникова http://aomai.ab.ru/Books/files/1998-01/13/pap_13.html]. Исследование соотношения когнитивных и языковых структур подтверждает принципиальную асимметрию языкового знака, другими словами плана выражения и плана содержания. Отсюда следует непреложный вывод о том, что концептуальная система каждого языка обладает уникальными свойствами, обусловленными всем процессом культурно-исторического развития. Но неоспоримым фактом является и общечеловеческий код мышления, основанный на общечеловеческих логических категориях. Следовательно, можно говорить об универсальной концептуальной системе, которая, преломляясь в каждом языке, дает свой набор концептов.

Исследуя структуру концепта, мы вслед за Ю.С. Степановым, под термином концепт понимаем содержание понятия, т.е. смысл, в то время, когда под значением понимаем объем понятия. Концепт имеет «слоистую» структуру, в которой Ю.С. Степанов выделяет три компонента:1) основной, актуальный признак; 2) дополнительный или пассивный исторический признак; 3) внутренняя форма, запечатленная во внешней словесной форме. Внутренняя форма или этимология определяется как основа, на которой возникли и держатся остальные слои значений. Под внутренней формой понимается «непосредственный, прямой, буквальный смысл» [Степанов 1996: 44]. Критикуя принцип случайности первичного наименования, автор подчеркивает, что эта случайность – результат неправильно выбранной точки зрения. В пределах определенного семантического ряда, признаки именования не предстают как случайные. Разброс в выборе признаков может быть достаточно велик, но никогда не выходит за границы определенного семантического ряда; в другом ряду будет другая, возможно столь же «разбросанная» совокупность выбираемых признаков, но опять-таки не нарушающая границ этого ряда. Свобода выбора признака («случайность»), таким образом, ограничена. Характер закономерности приобретает не конечный результат – наименование, а тот ряд, в пределах которого наименование совершается [ibid: 61]. В.В. Колесов трактует концепт как «зерно первосмысла, семантический «зародыш» слова», представляющий собой диалектическое единство потенциально возможных в явлении образов, значений и смыслов словесного знака как выражение неопределимой сущности бытия в неопределенной сфере сознания. При помощи понятия «концепт» возможно определение соотношения между внутренней формой и этимоном. Этимон – это конструкт сущности, но не сама сущность, а внутренняя форма – явленность этимона. Этимон, также как и внутренняя форма одинаково мотивирован семантически, но разными путями. Этимон мотивирован в результате всех родственных форм, тогда как внутренняя форма путем уподобления ближайшему родовому значению (словесного корня). Внутренняя форма есть всегда смысл, который направляет движение содержательных форм концепта. Внутренняя форма есть процесс, а этимон – результат, который может быть различным в разных реконструкциях [Колесов 2002:52]. Концепт предстает как исходная точка семантического наполнения.

Привлечение таких понятий, как категоризация (категория) и концептуализация (концепт) необходимо для эффективного проведения конфронтативного анализа этнолингвокультур. При сопоставлении языковых систем в антропоцентрическом аспекте в фокусе внимания находится контактирование языков, рассматриваемое как столкновение этнокультур. Национально-культурная специфика языковой картины мира наблюдается в языковой структуре и семантике языковых средств, участвующих в языковой экспликации базовых параметров, которые соотносятся с действительностью.

Основными формами культуры, в которых сохраняются и транслируются смыслы, являются артефакты, т.е. (вещи), знаковые системы (семиосфера) и модели поведения. Традиционно больше всего внимания уделяется знаковым системам, понимаемым максимально широко, включая и такие наиболее древние, и наименее кодифицированные образования, как мифы [Леонтьев1999:416]. Миф рассматривается как смыслонесущая реальность человека, что позволяет человеку поместить самого себя в контекст особой, смысловой реальности.

Следует подчеркнуть важность социокультурных отношений в изучении истории слов. Они составляют фундаментальный аспект этимологических изысканий и история слов неотделима от истории культуры и цивилизации. Семантические универсалии базируются, в первую очередь, на культурных универсалиях, отражающих коллективный человеческий опыт. Языковая картина не совпадает с культурной, если под последней понимать образ мира, преломленный в сознании человека, отражающего его физический опыт и духовную деятельность. Связь между внеязыковой реальностью и понятием, его словесным выражением неодинакова у разных народов, что обусловлено культурно-историческими различиями этих народов, спецификой развития их общественного сознания. Отсюда делается вывод о различиях языковых картин мира у разных народов. Но необходимо учитывать и то, что понятийный аппарат, который вербализируется различными языками, един, так как базируется на логических операциях, присущих общечеловеческому мышлению, являющемуся отражением окружающей действительности. Понятийная картина базируется на ассоциативном мышлении, опирающемся на базисные отношения между понятиями, выраженными базовой лексикой, отражающей категории человеческого мышления. Слова-этимоны играют свою определенную роль в становлении понятийной системы. Основным принципом, как известно, создания языковой картины мира является принцип антропоцентризма, согласно которому человек – мерило всего и точка отсчета в познании, категоризации и концептуализации окружающего мира. В этимоне имеется первоначальный зародыш слова уже как именно слова, а не просто звука. Корень слова, с логической точки зрения это – основной и центральный момент в слове, та элементарная звуковая группа, которая наделена уже определенным значением, выходящим за пределы звукового значения как такового. Жизнь слова осуществляется тогда, когда этот этимон начинает варьировать в своих значениях, приобретая новые, как фонематические, так и семантические формы [Лосев1990:39]. Исходя из вышесказанного, делается вывод, что основные понятия изначально эксплицированы в словах – этимонах, которые и представляют собой базисный набор слов, отражающий, в свою очередь, базисную концептуальную систему, любого естественного языка.

Проблемы языковой картины мира напрямую связаны с проблемами мотивации. Картина мира находит свое отражение уже в самом факте именования объекта действительности отдельным языковым знаком независимо от способа номинации, от мотивированности знака. На уровне этимологического гнезда проводится исследование многократного использования в номинации одного и того же знака (корневой морфемы, слова). Все реалии внешнего и внутреннего мира, поименованные с помощью одного языкового знака, оказываются семантически связанными в сознании носителей языка. Между словами, связанными генетически, устанавливается содержательное сходство по тому или иному признаку (свойству или функции). Отношения, связывающие члены этимологического гнезда, имеют свои собственные закономерности, которые можно сравнить с отношениями в семантической структуре многозначного слова. Но эти отношения являются более регулярными, вследствие высокой степени категориальности (и словообразовательной закрепленности) словообразовательных моделей по сравнению с семантическими. Анализ этимологического гнезда предполагает восстановление путем этимологической реконструкции словообразовательных связей. Надо учитывать то, что при возникновении любого слова, эта связь осознается и является актуальной, хотя впоследствии она может стать «пассивной». Семантическая связь, в любом случае, даже реконструируемая, характеризует структуру ментального мира, то, как человек с помощью языка категоризирует мир. Так как ментальная или концептуальная картина мира и языковая картина мира понятия отнюдь не тождественные, тем сложнее представляются мотивационные отношения. Отсюда можно сделать вывод о том, что всякое рассмотрение языка должно проходить «генетически», а именно, «в готовой структуре языковых форм необходимо увидеть производное и опосредованное, которое может быть понято только тогда, когда нам удастся понять, как оно складывается из образующих его факторов и определить характер и направление действия этих факторов» [Касирер 2002:1:87]. Поэтому любое описание языковой картины мира без анализа мотивационных отношений, регулирующих и отражающих языковое сознание, будет неполным.

Для этимологических исследований понятие мотивации является одним из кардинальных и внутренне связанных, так как, семантическая мотивированность, а если брать шире, семантический критерий является важнейшим при принятии того или иного этимологического решения. Информация о мире, извлекаемая из внутренней формы слова ограничивается вопросом о мотивационном признаке, лежащем в основе акта номинации. Информация о мире ментальном и реальном может быть извлечена при обращении к собственно мотивам номинации, то есть к вопросу о том, почему тот или иной признак выбран в качестве основы номинации [Толстая 2002:119]. Причина выбора того или иного признака, лежащего в основе рождения нового слова лежит вне плоскости языка, а в сфере ментальных представлений. В центре внимания оказывается фундаментальный вопрос о взаимосвязи действительности, мышления и языка, одним из аспектов которого является вопрос о связи между наименованием и внутренней формой слова. Этот вопрос выбора признака, лежащего в основе акта номинации, до сих пор не получил ответа, как и вопрос почему тот или иной признак лежит в основе образования звуковой оболочки слова. Функция языка заключается в связывании внешней структуры с внутренним движением мысли. Номинативная функция языка «запрограммирована» онтологической природой логических понятий [Васильева 1998:139]. Номинативная единица как системное образование является, по сути своей, языковой объективацией логического понятия. Номинативная система базируется на результатах языковой реализации системы логических понятий. Эта функция языка - связи между номинативной системой и системой логических понятий - выполняется внутренней формой слова. Рассматриваемая с такой точки зрения, теория номинации сама рассматривается как вариант когнитивной теории. Лексическое значение выступает как система концептуальных характеристик лексической единицы, которые ориентируют на соответствующее понятие о данном предмете и составляют его интенсиальную основу. Концептуальная характеристика слова способна вербально эксплицировать лексическое значение, являясь «мгновенным слепком эволюционизирующего ядра интенсионала понятия. Внутренняя форма слова, наименование, является средством процесса мотивации. Внутренняя форма – непременная семантическая характеристика любого слова, «умственный образ» предмета, объективируемый социальным опытом человека и «подсказанный» структурными особенностями самого слова» [Кияк1989:99]. Внутренняя форма является составляющей заключенного в слове концепта. В данном исследовании мы задаемся вопросом, насколько такой важный компонент как внутренняя форма слова или его этимология, определяет будущее слова, так как по этому поводу до сих пор нет единого мнения.

Идея внутренней и внешней формы слова [В. Гумбольдт, А.А. Потебня, Г. Шпет], на наш взгляд, еще не получила достаточного освещения и требует новых исследований уже на когнитивном уровне. Подведя итог вышесказанному, приходим к выводу, что такой компонент слова или концепта как этимологический признак или внутренняя форма, являясь наименее актуальным на синхронном уровне, остается релевантным опосредованно, представляя основу, на которой возникли последующие слои. Метод этимологического анализа, реконструкции первичного значения, первосмысла, соотношения этимологического значения и внутренней формы слова, приобретают новый импульс в рамках когнитивной теории, основной единицей которой является концепт.

Тезис об общности происхождения языков мира подтверждает идею единства когнитивно-семантической сферы. Доказательством этого положения является обнаружение в различных языковых семьях одного и того же этимологического комплекса, характеризующегося общими звуковыми сочетаниями и выражающего единый семантический круг [Мельничук 1991:2:27]. Таким образом, единое концептуальное поле сознания древних является еще одним подтверждением идеи о единстве когнитивно-семантической сферы как организующей силе языкового многообразия и целостности. Единство происхождения языков рассматривается как главная организующая сила языкового развития в целом, являясь основой не только сходств лексико-семантических систем языков, но и их различий. Лексико-семантические системы языков в таком понимании предстают как диалектическое соотношение тождества различий, служащее методологической основой их сопоставительного изучения. Единство всеобщего семантического континуума представлено на вербальном и невербальном уровнях, видимая и основная часть которого обнаруживается только путем сопоставления языков, в частности лексических значений, которые содержат наиболее устойчивые очертания когнитивно-семантических концептов

Вторая глава «Когнитивный историко-семасиологический и лингвокультурологический анализ этимологических гнезд слов в латинском, французском и кабардино-черкесском языках» посвящена практическому исследованию лексических единиц, формирующих концептосферу «голова» в рассматриваемых языках.

Взятая для анализа мифологема-архетип «голова» лежит в основе языковых единиц, используемых для оценки человека, его анатомии и внешности, психо-эмоциональной характеристики и взаимоотношений с окружающей действительностью, а также его социальной роли. При помощи языковых единиц с базовым компонентом «голова» можно описать значительный фрагмент реальности, а именно: отношение человека к себе и к другим людям; характеристика внутренних и внешних качеств; поведение человека. Надо еще раз подчеркнуть, что особенно развита часть словаря, относящаяся к названиям частей тела, его отправлений и элементарных движений. Голова является одной из составляющих внешнего облика человека, а также основным элементом внутреннего мира человека, наряду с такими понятиями как ум, ассоциирующийся с головой, сердце, душа. В архаичной картине мира практически во всех культурных традициях голова соотносится с верхом, с небом и небесными светилами, тогда как современный человек рассматривает голову как центр переработки информации. Если вернуться к истокам мифопоэтического сознания человека, основанного на его представлениях о создании мира и первочеловека, то обнаружим, что язык как организующая и кодифицирующая структура создает сложную и разветвленную систему пространственного, а затем и временного ориентирования. Существуют разные точки зрения по вопросу о том, что в соотношении «мир (пространство) – человек (тело)» является моделирующим, а что моделируемым. Первичен ли антропоморфичный код, с помощью которого описывается Вселенная, или космологический код, которым можно описать тело человека. В настоящее время можно с достаточной уверенностью говорить о том, что роль источника должна быть отдана человеку и его телу. Именно по этой модели мифопоэтическое сознание первоначально строило описание Вселенной [Топоров 1983:244]. Одна из базовых категорий «человек» имеет самые различные характеристики, выражающиеся в языковых метафорах. Понятие «голова» как одна из составляющих человека относится к важнейшим архетипам, регулирующим человеческое мышление. Голова – одно из базисных понятий, составляющих основу любой «картины мира», начиная от архаичной формы до современных представлений человека. Так как понятие «голова»- это архетип, который позволяет вскрыть древнейшие когнитивные процессы, что позволяет установить «семасиологические универсалии – законы соотношения, порядка следования и эволюции значений в индоевропейских (и других языковых семей – прим. наше) языках. Рассмотрение же семасиологических универсалий дает возможность выявить сложную сеть метафорических связей и переходов, неодинаково преломляющихся в различных языках индоевропейской семьи» [Маковский1996:7].

Материалом исследования послужили латинские слова caput, testa и их рефлексы во французском языке, их производные на французской почве, их семасиологическая судьба во французском языке, с привлечением материала родственных романских языков, а также общеадыгское щхьэ и его производные. Эимологическая реконструкция латинских лексем тесно связана с вопросом о соотношении tete и chef во французском языке. Во французском языке существуют две параллельные семантические и словообразовательные системы, образующие два этимологических гнезда слов, восходящих к латинским этимонам caput и testa, одним из основных значений которых является значение «голова». В истории этих двух лексем есть периоды, когда они сосуществовали, замещали друг друга. Приступая к анализу семантической эволюции двух означенных лексем и их производных во французском языке, следует обратиться к этимологии этих слов, привлекая при этом обширный материал, предоставляемый исследованиями в области индоевропеистики. Основные значения латинскогово caput: голова (верхняя часть человеческого тела), высшая точка, вершина, человек, лицо (при перечислении). Если обратиться к древнейшим пластам индоевропейских языков, то можно обнаружить общие корни, так или иначе приближающиеся по значению к caput: - kap-ut-(e) lo – голова, коленная чашечка. И далее - первоначально, что-либо в форме чаши. В древнеиндийском языке- kapuccala (из kaput) -волосы на затылке, коса, чаша, kaptrubh-кончик, вершина, остриё. Исходя из этого, можно предположить, что значения ” голова “, “верхняя главная точка” были древнейшими у caput. Видимо, голова осмыслялась как верхняя, главная точка или верхний конец какого-либо предмета. Вероятно, можно считать, что значение «голова» является конкретизацией понятия верхняя, главная точка или верхний конец. А. Мейе также отмечает, что “kap” часто встречаемая форма, распространенная при помощи es –kes [Мейе 2002:405]. Но следует указать, что корень kes во многих языках является основой значения «резать», которое является согласно реконструкции первым словом и первым смыслом. Эта основа с семантическим элементом «бить», «резать», «колоть», является частью обширного семантического спектра, куда входят и отобранные нами в целях дальнейшего использования в анализе значения, такие как: «богатство», «доля» «часть», «место», «волосы», «вечер» (букв. «предел», «срок»), «верх», «верхняя часть», «голова», «конец», «начало», «время», «год», «мозг», «небо», «цель», «свободный», «воля». Все перечисленные значения – не искусственные построения, основанные на произвольных ассоциациях, а установленные на базе строгой эмпирии реалии, выявляемые в процессе сравнительно-исторического анализа семантических преобразований в индоевропейских языках [Маковский 1988:39]. Рассматриваемые этимологические гнезда очень древние и восходят к одному из древнейших, установленных на сегодняшний день наукой корней. Другие значения, следовательно, являются более поздними и появляются путем метафорических и метонимических переносов. Следующие двенадцать значений caput взяты из словаря И.Х. Дворецкого. Перечислим их: 1. голова; 2. а) верхняя часть; в) начало; с) конец; 3. разум; рассудок; 4. человек; лицо; 5. жизнь; 6. единица счета; 7. глава, начальник; 8. суть, главная; 9. главное место, столица; 10. основная масса, капитал, главный фонд; 11. глава, пункт, отдел; 12. гражданские права. Прямым наследником caput во французском языке является, как известно слово chief (m), появившееся в 9 веке. Общепринятым считается, что впервые латинское слово testa появляется в значении «покрывало», «покрытие», в более конкретном значении «скорлупа», «панцирь», «чешуя». Testa является производным словом от латинского глагола tego, texi, tectum, tegere «покрывать». С IV века н.э. testa употребляется в значении «череп». Это значение сохранилось до наших дней у румынского слова ?eacta. В значении «голова» testa начинает употребляется в народной латыни. Во французском языке testa появляется, начиная с X века. Латинское testa, в значении «голова», появившееся, по всей видимости, позднее, «обозначало любую твердую скорлупу; первоначально оно применялось к тому, что мы называем еще «черепная коробка» (ср. англ. Brain-pan, нем. Hirnschale «черепная коробка»). Значение «череп» четко вырисовывается в поздней латыни (Антонин Плацентин: vidi testam de homine «я увидел человеческий череп»), и уже там служит для обозначения головы: testa – caput vel vas fictile «голова или глиняный сосуд» (C.G.L., V, 526 - 539), откуда в старофранцузском teste «череп». Вероятно, что как анатомический термин testа было в употреблении у римских медиков задолго до того, как оно стало встречаться в текстах». [Бенвенист1974:338]. Слово testa соотносилось также с понятиями «черепок, глиняный сосуд, котелок». Анализ этимологических значений исходного слова testa и его производных показывает, что имеется некоторая ассоциативная связь между понятиями «глина» и «голова», уходящая далеко вглубь истории, раскрывающая очень давние ассоциативные связи в человеческом сознании. И если такая ассоциативная связь существует давно, то становится понятным, почему testa > (tete) могло приобрести по метафорическому переносу значение «голова» и заменить со временем caput > chief. Вполне допустимо предположить, что «скорлупа, черепок, глина» и есть первичные значения слова testa. Но есть и другие версии, которые нам представляются более убедительными. Исходя из взятого сегодня на вооружение наукой антропоцентрического метода, считается, что человеческое тело послужило основой моделирования Вселенной, микрокосма и макрокосма. Следуя этому принципу, нами предлагается «антропоцентрическая» версия этимологического решения. Система доказательств выстраивается таким образом: 1) первыми корнями и словами, как доказано учеными на обширном языковом материале разных семей, были слова со значением «бить», «резать», «гнуть», представленных параллельными корневыми комплексами, одними из вариантов которых являются kes –tes; 2) из литературы известно, что одним из значений testa было значение Hirnschale «череп», «верх черепной (крышка) черепной коробки»; 3) в румынском языке это латинское слово сохранило значение черепа; 4)предполагается, что человеческий череп мог использоваться в качестве сосуда для питья, раньше, чем сосуд, изготовленный из глины, тем более обожженной. Наша версия подкрепляется и примечанием из этимологического словаря В.Мейер-Любке, писавшего, что существует предположение, что французскому слову tete соответствует германское Kopf в значении «голова врага, применяемая в качестве сосуда для питья» и Hirnschale «череп», «верх черепной (крышка) черепной коробки».. Немецкий этимолог делает следующий вывод, что, несмотря на сильный сдвиг значения в сторону «глиняный черепок», откуда выстраивается цепь значений, приводящая к «голове», а именно, «глиняный горшок - голова», исходное значение testa едва ли можно объяснить иначе [Meyer-Luebke1930:720]. Как нам представляется, языковая интуиция ученого подсказала ему правильное решение, которое соответствует логике. Общепринятая до сих пор версия не может объяснить такой важный вопрос как testa, обозначая «глиняную посуду», стало обозначать «голову». Этот вопрос ставит также Т. Кравенс, не давая при этом ответа [Cravens 1982:60]. Кравенс предполагает, что такой признак предмета, как округлая форма, могла послужить основой для подобного перехода. По крайней мере, утверждает он, есть доказательства того, что testa было «черепом» в 9 веке стало «головой» к 10 веку, и что оно сохраняло значение «горшок» вплоть до 10 века. Нами делается предположение, что значение «череп», возможно, исходящее из значения «отрезанная (отделенная) голова» было первичным, затем по аналогии, после замены сосуда из черепа на сосуд из обожженной глины, это название перешло на сосуд из глины, затем, стало обозначать твердую скорлупу и т.д., и наконец, снова стало обозначать голову. Этот первый переход значения относится к очень далекой древности. На наш взгляд, наиболее важным выводом является то, что исходная идея «голова», не исчезла, а со временем появилась снова.

Отношения между caput и testa отразились в романских языках, в частности во французском. Отношения французских слов chief и tete как бы повторяют отношения между их латинскими этимонами. Tete, появившиеся во французском языке, подвергалась меньшей метафоризацией, чем chief. У старофранцузского tete было одно значение «голова». Последующие значения, такие, как «голова», «верхняя часть», появляются позже. Именно этот факт сделать вывод о том, что старофранцузское tete имело только одно конкретное значение «голова», в то время как chief несло большую смысловую нагрузку. Такое большое количество значений могло привести к ослаблению его основного в старофранцузский период значения «голова». Вследствие ослабления основного значения возникла необходимость замещения chief другим словом, каким явилось tete. Факт, что у старофранцузского chief наибольшее развитие получило значение «конец, край», а не значение, как можно было бы ожидать «голова», которое считается главным, следует объяснить, на наш взгляд, двумя причинами: 1) древностью одного из исходных значений «конец, начало, верхняя точка»; 2) вытеснением словом tete старофранцузского chief в значении «голова». Как представляется автору исследования, процесс замены caput на testa не объясняется только простым «обновлением» частей человеческого тела. Одной из причин является, безусловно, многозначность, семантическая перегруженность лексемы «caput», перераспределение значений, переосмысление сaput corporis «главная часть тела», что привело к двусмысленности, а в дальнейшем к его замене на другое слово. Сразу возникает вопрос, почему именно слово testa, основным значением которого к тому времени, было «черепок», по данным известных словарей, заменило caput. По всей видимости, этот процесс был более сложным и затрагивал глубинные ассоциативные связи, отражавшие человеческое мышление в очень глубокой древности. Одной из причин могла послужить языковая избыточность в виде лексической синонимии. Глубже разобраться в причинах замены caput на testa поможет этимологический и семантический анализ всей иерархической структуры латинского слова testa. В академическом латинско-русском словаре И.Х. Дворецкого приводятся следующие значения testa 1) кирпич, черепица;2) глиняный сосуд, кружка или кувшин; плошка; урна; 3) осколок, осколок кости; черепок; 4) трещотка;5) скорлупа, щиток; раковина; ледяной покров, слой льда; 6) улитка; 7) «черепицы» - особый вид рукоплесканий, изобретенный Нероном; 8) череп; 9) красное пятно [Дворецкий1976:1008]. Как видим, в семантической структуре латинского testa вообще отсутствует значение «голова». Закономерно возникают вопросы: как произошел подобный метафорический перенос? какое именно значение testa стало исходным для подобного изменения смысла? Для ответа на возникающие вопросы следует обратить внимание на однокоренные слова и их значения: tessella (demin. к tessera) – кубик; плитка; игральная косточка; tessellarius – мастер-мозаичист; tessellatum – плиточный пол; tessellatus, а, um – мозаичный; tessera – 1) игральная косточка; 2) дощечка, табличка, плитка (с паролем, боевым призывом); 3) приказ, предписание; 4) гостевая табличка; 5) ордер; 6) мозаичная плитка; tesserarius – 1) относящийся к игре в кости; 2) тессерарий (передающий боевые приказы военачальника); игрок в кости; tesserula – 1) камешки для мозаичных работ; 2) марка или жетон; 3) табличка для подачи голоса, избирательный бюллетень; 4) игральная кость; testaceum - род кирпича; testaceus – 1) из обожженной глины; кирпичный или черепичный; 2) покрытый щитом или раковиной; 3) кирпично-красного цвета. Testeus – глиняный, то есть, «созданный из праха» (indumentum animi Macr). (Дворецкий1976:1008). Testu – глиняный сосуд, глиняная крышка; Testuatium – хлеб или пирог, испеченный в глиняной посуде; Testula – 1) глиняная табличка; черепок для подачи голоса, перен. остракизм; 2) глиняный светильник, плошка. (ibid., 1009). Семантический анализ лексем показывает, что все они прямо или косвенно восходят к значению «глина»: «глина» > «обожженная глина» > «кирпич»; «сосуд»; «табличка». Понятие «глина», в первую очередь, соотносится с библейским мифом о создании богом первого человека именно из глины. Человек из глины, по метонимическому переносу, голова как часть человеческого тела, тоже соответственно из глины. Рассуждая дальше, параллельно выходит: сосуд из обожженной глины > сосуд (котел – черепная коробка) соотносится с головой, вместилищем разума, мыслей. Голова соотносится с небом, верхним миром и т. д. Другое значение testa «табличка» дало рождение слов и значений, связанных с понятиями: право на голос; избирательный бюллетень; приказ; завещание и т.д. Как уже отмечалось выше значение testa «голова» появляется только в поздней латыни, и, как показывает анализ средневековых текстов, именно в этом значении употребляется в языке. Следовательно, можно сделать такой вывод, что в отличие от caput, которое и в латинском языке, а затем и во французском языке сохраняет значение «голова», наряду с другими основными значениями, такими как «верх», «конец - начало», тем самым сохранив преемственность, то слово testa > tete, появившись во французском языке, в значении «голова», на тот период не имело других производных значений, т.е. могло выражать это понятие «голова» в его полном объеме, и именно поэтому сумело заменить caput > chief. Нe менее сложную историю происхождения имеет адыгское щхьэ. Слово щхьэ относится, по всей видимости, к древнейшему слою лексики абхазо-адыгской группы языков. По мнению ученых, появление этого слова следует отнести к рубежу 1-2 тысячелетия до н.э. Несомненно, что это слово – элемент базового набора лексики. Г.А. Климов установил, что основу словарного фонда абхазско-адыгских языков составляет «исконный корнеслов и его многочисленные производные, использующие здесь чрезвычайно широкие деривационные возможности. Выявлено примерно 400 лексем, восходящих к праязыковому состоянию, и отражающих универсальные условия жизни общества, – сюда входят обозначения природных явлений, названия элементов дикой флоры и фауны, термины родства, номенклатура частей тела, личные и некоторые указательные местоимения, числительные первого десятка (за некоторыми исключениями), а также глаголы, передающие элементарные действия». В этимологическом словаре абхазо-адыгских языков, пишет Г.А. Климов, фиксируются исконные лексемы, среди которых он называет «гора, высокий» (абх. a-sxa^) [Климов1986:52]. Вяч.Вс. Иванов находит лексические соответствия хаттского wa?hab «боги» в абхазо-адыгских языках (адыг. Уащхъо «небесный свод», кабард. Уащхъуэ «вышина неба, небесная синева», убых. Wa?х?a «гром и молния, бог», в том числе в архаических заклятиях, находящих параллель и в абхазо-абазинском: абх. Уашхо и т.п.) [Иванов 1983: 6]. Далее, он приводит соответствия ?ak «потолок, крыша» с праадыгской формой ?heg?? «вершина горы», ср. убых. ?ak «вершина», абх. Ашхъа «гора» [Иванов1983:26]. Адыгское уащхъуэ//уащхъо сближают с протохеттским wa?hav «бог» и касситским mashum, в произношении, очевидно, washum. [Балкаров1991:46]. Все приведенные факты говорят о генетическом родстве таких понятий, следовательно лексем их обозначающих, таких как: – небо - бог – вершина - голова. Вероятнее всего, что цветообозначение щхъуэ «синий, голубой», также генетически восходит к общему корню. Уащхъуэ буквально означает «синее небо». Это слово относится к древнейшему слою лексики адыгских языков и отражает эпоху языческого верования адыгов в небо, как в главного бога [Балкаров1991:45]. Вяч.Вс. Иванов устанавливает также гипотетическую связь абхазо-адыгских названий неба, бога и хаттское wa-?hab/w c проадыгским *?х?a «волшебство» (адыг. ушъухьаныгъ ‘волшебство, колдовство’, ушъухьэ ‘волшебный’, ушхъухьан ‘колдовать’, шхъо епхын ‘отравить’, кабард. Шхъуэ ‘отрава, яд’), ср. убых. (из адыг.) ?x?aw? ‘колдовство’, sx?ax ‘околдовывать’: as sx?ax?n ‘я его околдовываю’ [Иванов 1983:7]. Ср. также в кабардино-черкесском языке хущхъуэ ‘лекарство’, щхъухь ‘яд’, 1ущхьэ ‘мак’. А.К.Шагиров приводит многочисленные семантические параллели с абх.-абаз. А-хъы/кхъы, убых. Шэ «голова», убых. Шхьэ (ашхъэ) «люди». Он находит допустимым сопоставление абх. А-хъы с грузинским txemi «вершина», «верх», «темя», сван. тxwim «голова», «вершина». Он приводит мнение Б.С.Балкарова, касающееся гипотетического сближения вейнахского (чеченского) хъе «головной мозг»; «темя» с адыгским шьхъэ, абазинским кхъа «голова» [Шагиров1977:147].

Как пишет А.Х. Налоев, слово щхьэ относится к ряду слов типа тхьэ, которые разлагаются на две составляющие: -т-щ - и -хъэ-. Первые элементы –т- и –щ- являются остатками былых аффиксов «грамматического класса вещей». Как пишет автор, -щ- выступает также глагольным префиксом, выражая при этом пространственные отношения, и именным суффиксом со значением места. В обоих случаях аффикс -щ- указывает на место нахождения данного предмета, поэтому его можно было бы понять в общем значении «место нахождения» или «обиталища». Второй элемент –хьэ- возводится к общему названию волка, собаки, шакала в адыгских языках –хьэ. Известно, что у народов Кавказа волк является тотемным обожествляемым животным. Поэтому элемент хьэ наличествует в словах выражающих божество, божественные силы и представления, связанные с ними, например: тхьэ – бог, хьэдэ – труп, пщыхъэпэ – сон, хьэнапэ – икона (наверно, правильнее тхьэнапэ – прим. наше – Л.Х.), щхьэ – голова. Далее, А.Х. Налоев пишет, что слово щхьэ – голова содержит в себе элемент –хьэ-, которым древние адыги обозначали орган мысли. Выражение «Си гурэ си щхьэрэ зэтелъщ», что буквально переводится как «Голова и сердце друг на друге лежит», имеет значение «согласен, решился», подтверждает, что адыги причисляли голову к органу мысли наравне с сердцем. Известно, что все народы с древнейших времен почитали мысль, разум, идею какой-то божественной, сверхъестественной силой, божеством. Нет оснований полагать, что древние адыги были иного мнения. Место хранения «божественной мысли» может называться божественным именем, и элемент хьэ в слове щхьэ – «голова» должен означать «собака-бог» [Налоев 1967:254]. В древней зооморфной модели Вселенной собака имела символическое значение стража у врат ада. По мифоэпической традиции собака сопровождала души умерших в загробный мир [Маковский1996:114].

У нас есть основания полагать, что первичное значение щхьэ восходит к тому же единому этимологическому комплексу, характерному для всех языков мира, а именно глаголу «резать», «бить», «колоть», «молотить» [Мельничук 1991,3:51]. В академическом издании нартского героического эпоса, в цикле о нарте Батразе встречается следующий куплет с переводом. Сэ иныжьхэр жэщ мазэхэм согъахэ, Бэрэр дэмык1уэжь щхьэдэ-щхьэ1уэу изогъауэ [Нарты:119]/В безлунную ночь я заставляю иныжей жать хлеб, / В безлунную ночь я заставляю иныжей молотить (перевод на стр.271 того же издания). В адыгских языках наличествуют слова щхьэлъэ – «колос», щхьэлъэ къыищ1ын – «налиться о колосе», щхьэл – «мельница» с многочисленными производными [СКЧЯ:779].В словаре современного кабардино-черкесского словаря нами найдены следующие лексемы, производные от щхьэ, сохранившие эти древнейшие значения, например: гуэщхьэхук1ын – отделиться, отстать, отпасть; пыщхьэрыук1ын – блуждая, отстать от кого-либо; ыщхьэхук1ын – отделиться, обособиться от кого-, чего-либо; ищхьэрыуэн – забрести случайно куда-либо.

Языковая объективация пространственных отношений. Исследование показывает, что пространственные отношения играют первостепенную роль в семантическом развитии латинского слова «caput», а также общеадыгского щхьэ, так как эти лексемы обозначает не только часть (верхнюю) человеческого тела, но и пространственные параметры, существующие в реальной действительности. Одними из исходных значений анализируемых слов являются значения «верх-низ»; «начало-конец», которые представляются наиважнейшими в системе координат. По данным словарей основными первичными значениями caput и щхьэ являются следующие: "голова", "высшая точка, вершина", "человек, лицо". Для описания местоположения в качестве точки отсчета берется телесная сущность: человек, животное, растение. В этой связи допустимо говорить о своеобразном явлении, - антропоморфном дейксисе, т.е. ситуации, когда указание местоположения зависит от природы объекта выступающего в качестве дейктического центра. Н.Ф. Яковлев считает, что кабардино-черкесское «щхьэ» первоначально обозначало «насадку орудия», затем последовательно «голову животного», «плодоносную часть растения», «крышу, крышку, верхушку, вершину», т.е. «верхнюю часть предмета», «верх вообще», «авторитетный, влиятельный» и т.д. [Яковлев1948: 185]: уадащхьэ – насадка молотка; джыдащхьэ - насадка топора; сащхьэ - металлическая часть ножа; къамащхьэ - металлическая часть, клинок кинжала; 1эдащхьэ \ 1эдэщхьэ - рабочая часть клещей, головка клещей, щипцов; щхьэ – насадка орудия, металлическая его часть; бжыщхьэ – насадка копья, копье; шащхьэ – наконечник стрелы; части и члены тела животного: щхьэ - голова животного; шыщхьэ – голова лошади, лошадиный череп; щхьэщ1ыдзэ – клыки коня; хьэщхьэ – собачья голова; блэнащхьэ – голова оленя; мэлыщхьэ – баранья голова; плодоносящая часть растения: жыгыщхьэ – верхушка дерева; щхьэ – плодоносящая часть растения; хьэм и щхьэ – колос ячменя; мэшым и щхьэ – кисть проса; псемышк1эм и щхьэ – шляпка подсолнуха; сэнашхьэ, санэм и щхьэ – кисть винограда; нартыхущхьэ – кукурузный початок; исключение - бжьынм и щхьэ – луковица; «верхняя часть предмета» («крыша, крышка, верхушка, вершина»); есть раздвоения, которые завершаются в общем слове-понятии «верх»; къущхьэ \ к1урщхьэ – горец (букв.: верх долины); 1уащхьэм и щхьэ – вершина, горы; ищхъэрэ, ищхьэрэй – 1. низовье (местности); 2. север, северный; ищхъэрабгъу – северная часть, сторона; ищхьэмк1э – нар. «наверху». Это понятие есть, в свою очередь, исходный пункт для развития еще более общего понятия «авторитетный, влиятельный» и т. д.; щхьэ – глава, предводитель, главный; дзэм ящхьэ – предводитель войска; л1ыщхьэ – авторитетный человек.; мэхъэнэщхьэ – главное, основное значение; щхьэ – верх (пространства), верхний; начало (времени). Исследование показывает, что в целом адыгское щхьэ имеет «вертикальный» вектор и обозначает часто «верх», «верхний конец», «верхушку» и т.д. Это касается, прежде всего, лексики, относящейся к флоре, как было отмечено выше. В иной плоскости «горизонтальной» кабардино-черкесский язык использует другие лексические средства.

В старофранцузском языке наблюдается несколько иная картина. Голова, верхняя, главная точка может ассоциироваться в сознании человека с верхним концом или началом. Этим, по-видимому, и объясняется наличие у chief значений «начало» и «конец». В латинском языке caput также имело подобное значение. В словаре И.И. Дворецкого приводится выражения nec caput pedes habere – не иметь ни начала, ни конца (о деле, о котором не знаешь, как за него взяться и как его повести); in capute Bithyniae - на границе Вифиниии (156). В последнем примере caput осмысляется как «край», «предел». Внутренняя форма этих производных прозрачна. Надо полагать, что одно из этимологических значений caput «начало» послужило основой образования новых слов и их значений. Такой вывод служит еще одним доказательством того, что это значение было одним из самых ранних и не могло появиться только в старофранцузском языке у chief. Наличие этих значений с их дальнейшей конкретизацией характерно для производных от caput слов и в других романских языках: сар- в провансальском «конец, вершина»; cabo- в испанском, португальском «конец, вершина»; caput- в румынском «конец какого-либо предмета». Наличие противоположных значений «начало» и «конец» у caput>chief объясняется тем, что у любого предмета трудно выделить начало и конец. Все зависит от того, что принимается за одно, что – за другое, сообразно точке зрения.

Ограничивающий признак. Граница понимается как кульминационный момент пути, совпадающий с максимумом энтропии. Он приходится на стык двух частей, указывающих на границу – переход между двумя по-разному устроенными «подпространствами» (отсюда особая выделенность всех вариантов «границы»: порог, дверь, лестница, окно, мост, перекресток и т.п. – и необходимость особой внутренней сосредоточенности в этих ответственных местах). Восприятие пространства, осознание пространства и представление о пространстве с необходимостью включает в себя некоторые пределы. Понятие бесконечности является лишь умозрительным конструктом, и в его основе лежит не положительный признак, а его отрицание, снятие естественно заданного признака, признака конечности, то есть, в известном смысле, насилие над психологической реальностью. Конец или предел является необходимой психологической опорой для восприятия любой данности. Сhief осмыслялось также как «край», «граница». Это же значение развилось и у производных “caput”. Классическое латинское слово capitium «верхнее отверстие для головы в тунике», производное от caput, имело по данным словарей два рефлекса во французском языке: chevece, chevet. Capitium взятое во множественном числе capitia и воспринимаемое как слово единственного числа женского рода, дало chevece. Capitia в поздней латыни обозначало то, «что одевается вокруг головы, шеи». Другим значением chevece было «узда», часть конской сбруи, которая надевается на шею лошади. В этом случае наблюдается конкретизация понятия capitia.Слово chevece имело свои производные: сhevecier – подушка, покрывало; часть конской сбруи, воротник; chevecel – с теми же значениями; сheveciure – те же значения, что и у chevece; chevecaille – часть одежды, облегающая шею и, в частности, воротник. Семантика chevece и его производных тесно связана с производной основой, все слова обозначают реалии, соотнесенные с головой – caput. Саvecon – «уздечка», сохранившаяся в современном французском языке. Cavecon было заимствованием из итальянского языка и является производным от cavezzone < capitia, оно сменило исконное слово chevece. Французское слово chevecet (первоначально chevez) восходит прямо к capitium. Надо отметить, что в средневековой латыни capitium имело значение «изголовье кровати», и можно предположить, что chevez имело сначала это значение. Chevez находилось несколько выше общего уровня кровати, и было местом, где обычно покоится голова. Изголовье можно рассматривать как верхнюю часть «голову» или как начало – конец какого-либо ложа. Для сравнения можно привести итальянское capessale m – capo del letto «изголовье кровати», тоже производное от capitium. Такой же семантический переход от значения голова к значениям «подушка» и «изголовье» наблюдаются в кабардино-черкесском языке щхьэ–щхьэнтэ, пэщхьэгъ.

Черты антропоморфного дейксиса наглядно проявляются в строении средневековых храмов. План и строение средневекового храма обнаруживает характерные черты той же символики сторон света, свойственной мифологическому чувству пространства. Другим значением chevez-(et) было chevet de l’eglise «часть церкви, где возвышался алтарь». В средневековье христианские церкви планировались таким образом, чтобы при взгляде на них сверху они напоминали распятие с головой Христа. Символика креста предшествует христианству: крест - это солярный символ, изображение солнца. Но Крест соответствует также строению человеческого тела. Христос ассоциируется в дальнейшем с солнцем, и, соответственно, крест оказывается символом как Христа, так и солнца. Место в церкви, где находится алтарь, является самым важным, то есть находящимся в «голове» церковного здания. Этимологическое значение caput помогает уяснить возникновение этого значения у chevet. Лексема chevet в разных своих значениях дала производные слова. Значение «изголовье кровати» дало рождение новому слову и понятию - chevetiere - сиделка. От chevet произошел также глагол cheveter – ограничивать. Chevet, по ассоциации с chief могло обозначать какую-либо границу, конец, сплоченность, край. Для сравнения можно привести из итальянского языка cevezzo misure di lunghezza «мера длины, измерение, предел»; capezzale которое имело значение вершины – rialto. От cheveter, в свою очередь, образовалось chevetiere – ограничение, край. Сhief имело такие значения как «исток», «источник». Ср. в латинском caput amnis «исток реки», т.е. начало реки. В этом случае видна еще одна конкретизации понятия «начала», «конца». В кабардино-черкесском языке наблюдается тот же метафорический перенос: псыщхьэ – исток реки (досл. верх, голова реки). Старофранцузскому chief в старопровансальском соответствовало слово cap

Согласно мифологической и антропоцентрической концепции пространства границы Вселенной расходятся «от человека» концентрически. Самый ближний круг, микрокосм, - это сам человек. Его граница – тело и одежда. Следующий круг – это дом человека, его ближайшее окружение. Основная функция дома – защита, но и ограничение. Окно – граница дома. Дом – разновидность пространства, причем он ассоциируется сугубо со «своим» пространством, как-то отгороженным от внешнего мира. Первичное пространственное значение щхьэ «верх» присутствует в обозначениях предметов, имеющих отношение к дому, жилью, то есть обжитому, окультуренному пространству, отграничивающее от внешнего мира. Окно играет огромную роль в ориентации человека в событиях, проходящих «по ту сторону» границы, так как является главным каналом акустической и визуальной связи дома с внешним миром. В кабардино-черкесском языке к ним относятся такие слова как, например: щхьэгьубжэ «окно» и его производные: щхьэгъубжащхьэ – подоконник (интереснейшее образование - двойное использование исходного слова щхьэ); щхьэгъубжэблыпкъ - оконная рама; щхьэгъубжэигъэж - щеколда для оконных ставень; щхьэгъубжэкъу - оконная ручка; щхьэгъубжэ1упхъуэ - занавеска для окна; щхьэгъубжэп1э - ставня. Щхьэ логически обозначает и выход из пространства. Этимологический анализ слова гъубжэ показывает, что это слово состоит из двух основ гъуэ – нора и бжэ-дверь, т.е. выход из норы. Таким образом, слово щхьэгъубжэ можно толковать как верхний выход, лаз из норы или другого убежища. Подтверждением этой мысли является, может быть, наличие следующих слов в кабардино-черкесском языке гъуащхьэ 1.выход из норы; 2. ворота (в спорте) и гъуащхьэтет «вратарь, стоящий в воротах». Дымоход уэнжакъыщхьэ - тоже символизирует выход из пространства. Крыша дома унащхьэ несет защиту, согласие. Порог бжэщхьэ1у, при несоблюдении некоторых правил, приносит неприятности. Интересным примером в плане выражения идеи ограничения и сгущения пространства служит сложное слово гъуэгущхьэ – прекресток, узел дорог, начало дороги. В мифологии адыгов перекресток играет важную роль. Перекресток, развилка дорог – это выражение неопределенности, опасности, которые подстерегают нартского героя. К таким опасным местам относится гъуэгущхьибл - перекресток семи главных дорог. В данном слове ясно прослеживается понятие синкретическое понятие «начало» - «конец» или граница между «началом» и «концом». Такую же ограничительную нагрузку имеет слово дверь – бжэ- и его производное бжащхьэ – притолока, верхняя часть дверного косяка.

Движение. Идеи пространства лежат в основе ряда важных понятий, относящихся к движению, а через движение переключаются на другие сферы, переходят в другие коды. Его компонент «локализация» определяет пространственное положение субъекта перемещения относительно ориентира. Основным процессом, характеризующим пространство, является движение, в данном случае с компонентом «преодоления некой преграды» или «достижения какого-либо предела». Основным этимологическим значением в исследовании считается значение «конец-начало». На основе значения «конец», «край», «начало» в старофранцузском языке образуется деривационное гнездо, которое составили achiever, chavoner, chevir, derechef, mеschief, chevance, chevissance, chef-d’оeuvre. Глаголы, появившиеся в результате метафорического переноса «конец-начало, край, предел» в старофранцузском языке - achever, chavoner, chevir. Следует сказать, что все проанализированные глаголы имеют «горизонтальный вектор развития». Другой вектор, обозначенный условно «направленный вниз» развивает другая лексема, относящаяся к рассматриваемой генетической парадигме. Глаголы со значением «движение вниз» имеют динамический характер, и поэтому как у их основных, так и у их производных значений есть фазовые приращения «начать» и «прекратить». Существует универсальная связь между движением вообще и понятием предела/места, где заканчивается действие/движение. Производные от основы -cep- имеют в своей семантической структуре локальное значение. Латинская лексема praeceps (разлагается на prae+ caput), означала в латыни “ вперед или вниз головой”, т.е. действие продвижения вперед. Передвижение в пространстве “вперед головой” представляет собой опасность для жизни. По метонимическому переносу слово praeceps-capitis стало обозначать опасность, падение в пропасть и т.д., а потом и саму пропасть, бездну. У латинского praeceps развилось также противоположное значение: “круча, крутой склон, вершина”. В классической латыни встречается выражение iter praeceps «дорога, стремительно спускающаяся вниз», remedium praeceps «быстродействующее лекарство». Наличие противоположных значений “пропасть, бездна”- “круча”, “вершина”, вероятно, является отражением противопоставления “ начало”- “конец” у caput. Рrecipicе, praeceps- capitis , сохранило эти значения. Мeschief «неудача», «беда». Префикс mes

Что касается кабардино-черкесского языка, то вырисовывается несколько иная картина языковой реализации пространственных параметров. Рассмотрев семантическую структуру общеадыгского щьхэ (1 - голова; 2 - единица счета; 3 - вверх чего-либо; 4 – крыша) - мы пришли к выводу, что первичным значением его был «верхний край, конец», следовательно, остальные являются его производными. Так как концепт «голова» ассоциируется в человеческом сознании с «верхом», то в языке находим основной параметр «нахождения в верхней точке», противоположный параметру «низ»: щхьэ - верх чего-либо шкафым и щхьэ – верх шкафа, унащхъэ - крыша, пристанище, щхьэгурыс - живущий на верху; щхьэъу - макушка, верхушка чего-либо; щхьэдыкъуакъуэ – двуглавый; щхъэмыж - макушка дерева, растения; щхьэрыпхэ - головной убор, повязка и его производное щхьэф1ыпхык1ын – повязывать голову; щхьэтеп1э – крышка; щхьэтепхlъуэ - покрывало. Направление вверх: щхьэдэбэкъухын – перешагнуть; щхьэдэдзыхын – перебросить через что-либо; щхьэдэжэхын – перелиться через край; щхьэдэлъыхын – перепрыгнуть через что-либо; щхьэдэплъыхын – смотреть поверх, через что-либо; щхьэдэпсэлъыхын – говорить через что-либо; тщхьэприхин – уносить ветром. Проведенный анализ показал, что самое большое развитие получило именно первичное значение, которое выразилось в образовании определенного количества глаголов, выражающих движение, направление, достижение предела, преодоления чего-либо или кого-либо.

Главный топос. Исследование производных показало, что некоторые из них развивают значение «место», причем место обязательно главное, центральное, первое по значимости, столица и т.д. Во французском языке наблюдается переход сaput–capitale - столица. В кабардино-черкесском встречается аналогичная конструкция, построенная на основе одной и той же мотивационной модели къалэ – город – къалэщхьэ – столица. Дальнейшие производные этого композита къалэщхьэгуэжь – форт, укрепление, в устойчивом сочетании къалэщхьэгуэжьу щыгугъын – надеяться на кого-, что–либо как на каменную гору. Еще одним значением, унаследованным от латинского caput, является значение «главный пункт», «отдел», «часть», которое является развитием концепта «место». В современном языке это значение осталось в языке права в устойчивом выражении chief d’accusation «главный пункт обвинения». Chief в этом значении используется только для обозначения главного пункта, принципа построения системы, структуры, классификации. Появление данных значений у chef объясняется, видимо тем, что человеку легче и обычней было вести счет живых существ «по головам», сначала людей, скота, а затем по метонимическому переносу этот счет мог вестись и по предметам. Что касается значения «главный пункт», то есть можно предположить слияние двух значений: вышеуказанного – «единица счета», «штука» значения «главный», то есть главное в ряду определенных предметов, понятий.

Языковая объективация временных отрезков. Кабардино-черкесский язык активно использует возможности соматикона для отражения окружающей действительности, а также процессов познания и самопознания человека. Кабардино-черкесское щхьэ - «голова»- широко используется для обозначения не только пространственных (что вполне согласуется с универсальной тенденцией развития этого слова- понятия «голова» во многих естественных языках), но и для обозначения временных форм. В исследовании делается попытка анализа понятия времени, выраженного разными словами, восходящими к общему слову–этимону щхьэ – «голова», которое первоначально имеет пространственное значение, значение места «верх, наверху, верхний конец». Данные кабардино-черкесского языка убедительно подтверждают тесную взаимосвязь и неразделимость этих категорий. Кодирование этих философских категорий одним и тем же элементом или словами генетически с ним связанными демонстрирует их неразделимость и на языковом уровне. Главными свойствами физического эмпирического времени является его линейность и, одновременно, повторяемость временных отрезков, их цикличность. Поэтому адыгское щхьэ в составе сложных образований обозначает такие временные циклы как «месяц», «день недели», «время суток», «период жизни».

Наблюдается определенный параллелизм при выборе мотивировочного признака в различных языках, например, месяцы получают название по атмосферным явлениям, характерным для данного сезона, по состоянию природы, по деятельности, характерной для данного периода времени. Аналогичный пример находим в кабардино-черкесском языке. Название месяца августа щыщхьэlу относят к отрезку времени года, когда стоит сильная жара, и лошади - щы, по представлениям адыгов, страдающие от зноя, трясут своими головами. Cо временем названия года получают цифровое обозначение, а в некоторых языках дни недели и месяцы, что свидетельствуют об их дифференциации по порядковому признаку. Название понедельника блышхъэ этимологизируется следующим образом: блы – «сакральное» числительное «семь» и щхьэ «голова». Слово щхьэ выступает в значении «первый», т.е. «первый день», а число блы «семь» - в значении самой календарной единицы – недели. От этимологического значения щхьэ «начало» во временном плане образуется новое слово мазэщхьэ – начало месяца (мазэ – месяц; луна). Мотивировочные признаки слова мазэщхьэ следующие: мазэ – месяц, щхьэ - начало месяца (первоначальное значение – полнолуние, в противоположность мазэхэ – ущерб месяца, безлуние. Первое буквально обозначало «месяц наверху», «верхнее положение месяца», второе – «месяц внизу, нижнее положение месяца»). Этимологическое значение щхьэ «первый, главный» представлено во внутренней форме сложного слова махуэщхьэ – праздничный день (махуэ – день; счастливый). С этим словом, на наш взгляд, связано устойчивое выражение маф1ащхьэ джэд – жертвенная курица, которую приносят в день весеннего равноденствия. Если предположить возможное чередование звуков фэ/хуэ [См. Шагиров 1982:66], допустимое в адыгских языках, то получается следующее толкование «курица, приносимая в праздник, на счастье» и т.д. Слово щхьэ часто является постпозитивным членом в сложных слова, образованных из двух и более существительных, имеющих временное значение. Например, целая группа лексем, связанных значением «вечер» - пщыхьэщхьэ. Это сложное образование разлагается на компоненты со значениями пшыхь «сумерки» и щхьэ «голова». В последнем случае щхьэ переосмысляется как «пора», «время», «начало-конец» сумерек. Пщыхьэщхьэпэ – ранний вечер; Пщыхьэщхьэкlэ (рэ) – по вечерам, вечерами; Пщыхьэщхьэхуэкlуэ – день, склоняющийся к вечеру, вечереть, клониться к вечеру; Пщыхьэщхьэзэхэс – вечеринка; Пщыхьэщхьэшхэ – вечерний ужин. Ныщхьэбэ – сегодня вечером. В этом же значении «пора», «время» слово щхьэ «голова» участвует в создании слова «жьыщхьэ» - старость (жьы - «старый»).

Аналогичную картину передачи временных параметров через пространственные отмечено и у латинского caput и его рефлекса chef во французском языке. Слово caput одновременно могло выражать понятия пространства и времени (caput mundi, caput terrarum orbis - вершина мира, глава круга земного; caput аnnоrum - конец года).

Языковые единицы со значением «причинности». Как мы уже выяснили в понятии «начало» заложено временное значение. Следовательно «начало-конец» осмыслялось как «причина», через промежуточное звено «цель». Такое значение цели отмечено у chief. Адыгское щхьэ в значении «начало», по-видимому, осмыслялось также как «причинность», что нашло свое выражение в таких частях речи, как вопросительное наречие щхьэ? – «зачем, для чего?»; щхьэ – «почему?» и союзов. Наречия причины и цели иллюстрирует щхьэ, которое может совмещать причинное значение «почему, отчего» с целевым «зачем, с какой целью». К причинной лексике можно отнести следующие слова, относящиеся к этимологическому гнезду щхьэ: щхьэусыгъуэ – причина, повод. – и его производные: щхьэусыгъуэ къэгъуэтын – искать причину, повод. щхьэусыгъуэщ1 – ищущий повод. – щхьэусыгъуэ зыщ1.щхьэусыгъуэншэ – беспричинный, необоснованный.

Внутренняя форма и семантика номинаций внешнего человека. В письменных памятниках старофранцузского языка обнаружено значение chief «лицо», т.е. часть головы. Аналогичный процесс переноса наименования «голова» - «лицо» наблюдается и в современном языке, где словом tete обозначают «выражение лица» и наметилась тенденция обозначать «лицо», а для наименования головы все чаще используется crane «череп». Повторяемость данных языковых процессов говорит о глубокой связи между двумя этими значениями, которая отражает определенный стереотип человеческого мышления. В значении «голова» chief стало составным элементом слова couvrechef (covrir+chief). От общего индоевропейского корня cap возможно произошли cape «накидка, капюшон» и chapeau «шапка», восходящие к сappa. Следующий вопрос, который возникает, следуя канве научного исследования, можно сформулировать таким образом: какие производные значения появляются в ходе эволюции уже у французского tete, и насколько эта исходная этимологическая и семантическая связь проявлена в словообразовательных процессах., то есть в образовании новых слов и фразеологических единиц, базовым компонентом которых является слово tete. За отправную точку условно принимается в качестве первичного значения значение «голова». Анализ письменных памятников старофранцузского языка показывает, что у старофранцузского teste еще не развились производные значения, или они находятся в зачаточном состоянии. Tete развивает следующие значения: передняя часть (верхняя) у животных; голова у человека; череп; лицо; мозг, ум; темперамент; вершина (напр.горы); макушка (дерева); первый, главный; рукоятка, ручка (какого-либо орудия); выдающаяся часть, верхняя часть какого-либо технического устройства; единица счета. Как показывает анализ, tete не развивает значений «начало - конец» в буквальном смысле, как это наблюдается у старофранцузского синонима слова chief. Семантическая связь рассмотренных производных с chief «голова» и «единица счета» ясно прослеживается и нигде не нарушается. Couvrechef сохранилось в просторечии в современном языке. Что касается chevage и cheveier, они исчезли из употребления. Латинский глагол deсapitare de/ - префикс со значением приватности + caput в значении «голова» / значил «снести голову», «обезглавить». Во французском производный глагол deсapiter не меняет своей семантики. В современном языке развилось переносное значение deсapiter «обезглавить», то есть ликвидировать главу, лидера партии, группировки и т.п. И в прямом и переносном значениях рассматриваемый глагол сохраняет смысловую связь со значениями caput. В латинском языке встречается композит anceps am(b)i-cap-s, который переводится как «двуглавый».

В кабардино-черкесском языке при помощи языковых единиц с базовым компонентом щхьэ можно описать значительный фрагмент языковой картины, фрагмент объективной реальности, а именно: отношение к себе и к другим людям; характеристика внутренних и внешних качеств; поведение человека. 1. Внешность: щхьэбаринэ, щхьэхъурыфэ «кучерявый»; щхьэъьум, щхьэматэ, щхьэматэжь «головастый»; щхьэкlыхь « с продолговатым черепом»; щхьэкъуацэ, щхьэцэ «обросший», «лохматый»; щхьэдзасэ «длинноголовый»; щхьэмцlэ, щхьэпцlэ «простоволосый», «без головного убора»; щхьэпэлъагэ «высокий человек»; щхьэпэлъахъшэ «низкий (о росте человека)»; щхьэцыгъуэ «рыжеволосый». 2. Анатомия: щхьэкуцl «головной мозг»; щхьэкъупщхъэ «череп»; щхьэнэщlащэ «часть головы, где расположены глаза»; щхьэнэпкъ – все тело;щхьэлъэныкъуэ «половина головы»; щхьэщlыб, щхьэпхэтlыгу «затылок»; щхьэгу «макушка головы»; щхьэхэпцlапцlэ «темечко»; щхьэфэ «кожа головы»; щхьэц «волосы»; щхьэпхэ «тыльная часть головы, затылок»; щхьэбгъуэ «боковая часть головы»; щхьэгупэ (букв.: «лицевая часть головы») – «верхняя поверхность головы»; lэщхьэ (букв.: «верх кисти руки») – «тыльная сторона кисти руки; нашивка на конце рукава»; лъащхьэ (букв.: верх ступни) – верхняя поверхность ступни; лъащхъавэ «высшая точка подъема на ступне»; ап1эщхьиэ - верхнее веко; дамащхьэ – плечо. Различные действия: щхьэ ф1ихин – отрезать голову, снести голову; щхьэ пылъэн – повесить; щхьэгъэпц1эн – обманывать. В заключение необходимо сказать, что выделенные связи между понятиями, объединенных общностью этимологического значения, повторяются на всем протяжении их развития, что дает право отнести их к лексико-семантическим универсалиям.

Внутренняя форма и семантика номинаций «внутреннего» человека. Согласно известной формуле «Язык – окно в разум человека» языку отводится ведущая роль в понимании внутреннего мира человека. «Эмоциональная» составляющая человека, заключенная в концептах «сердце», «душа» противопоставляется «интеллектуальной» сфере, представленной концептами «голова», «мозг». Возникновение эмоций язык чаще всего представляет метафорически и уподобляется движению, перемещению в пространстве. Концепт «голова» является результатом развития пространственных оппозиций «верх-низ», «начало - конец», которые являются базисными основами эмоциональной лексики. «Голова» является основой многих метафорических переосмыслений, производных слов, отражающих внутренние качества человека: щхьэгурахъэ, щхьэприх - «ветренный»; щхьэкъэб - «тупой, тупоголовый»; щхьэшэ - «глупый»; щхьэгъавэ, щхьэрывэ, щхьэубатэ - «болтливый, трепач»; щхьэгъакъэ - «зазнайка»; щхьэгъафlэ - «неженка, самовлюбленный человек»; щхьэгъэуз - «досаждающий, надоедливый»; щхьэдыкъ - «забывчивый»; щхьэемыгугъу - «незаботящийся о себе»; щхьэжагъуэ - «подавленный»; щхьэыфlэфl, щхьэхуэфl - «своевольный, своенравный, эгоистичный»; щхьэкlуэх - «ранимый»; щхьэрыуа - «заблудившийся, заблуждающийся»; щхьэхынэ - «ленивый»; щхьэтхъпэтхъ - «проныра»; щхьэхуещэ - «корыстолюбивый»; щхьэцпэщтэ - «чрезмерно мнительный, ранимый»; щхьэщытхъу - «хвастун»; щхьэмыгъазэ - «мужественный, смелый, храбрый»; щхьэшхуэ - «умный», «светлая голова»; щхьэпагэ - «высокомерный»; щхьэлъагэ - «гордый, достойный»; щхьэпс, щхьэпсыншlэ - «легкомысленный»; щхьэкуцlыншэ - «безмозглый».

Анализ французских лексических единиц, относящихся к этимологическим гнездам caput и testa, показал крайнюю бедность, если не отсутствие эмоциональной лексики и лексики, отражающей внутренний мир человека.

Внутренняя форма и семантика номинации социального статуса человека. Основным из производных значений слова-понятия «голова», таких как как “tete”, “chef” во французском языке и щхьэ в адыгском является значение «начальник», «глава», «старший». Этот семантический переход можно считать универсалией, так как он характерен для многих языков. Можно высказать предположение, что словом caput первоначально обозначали воинов, стоявших в авангарде войска, военачальника. Подобное значение появилось путем метафорического переноса от сaput > chief "начало". Сходный семантический переход наблюдается и в русском языке на примере слов "начало" - "начальник". Позднелатинское прилагательное capitaneus, производное от caput употребляется в значении «стоящий у начала», потом capitaneus употребляется для обозначения заглавной буквы. Capitaneus имело три рефлекса: catain, chevetain – унаследованные и заимствованное из книжной латыни двух значениях: главный; начальник, руководитель. Производные capitaine - capitainete, capitanat, capitainerie выражают в общем одни понятия: 1) функции капитана; 2) местопребывание капитана в королевской резиденции. Производное capitaness - «главный корабль», «флагман морской эскадры». Что касается capitaine «военачальник», то со временем эти слова стали обозначать его как высокого, так и более низкого ранга, капитана в современном его значении. В современном языке осталось capitainerie в значении «контора управляющего портом». В этом слове как бы соединились древнее значение capitaneus «руководитель» и capitaine – «морской капитан». К этимологическому гнезду латинского слова caput относится ряд слов с основами –cip-, -cep-, во французском языке, одни из которых получили «народную» форму, другие являются «книжными», «учеными» словами. К словам с основой на –cip- , оставившим рефлексы во французском языке, относятся occiput, sinciput. В латинском языке обе лексемы сохраняли тесную семантическую связь с caput, которая сохранилась и у производных слов во французском языке occiput, sinciput, анатомических терминах, которые в латинском языке обозначают определенные части головы: sinciput - верхняя часть головы, occiput - задняя часть головы (затылок). Princeps. Семантическая связь primus+caput > princeps достаточно обоснована внутренней формой исходных слов. Следовательно, включение слов с основой на –cep- в этимологическое гнездо caput имеет достаточные основания. Анализ лексемы в контексте не противоречит этому предположению. Princeps senatus – первый (учитывая принятую этимологию –cep-), первая голова в сенате в списках по цензу. К этому же кругу слов относится существительного prince «особа, обладающая верховной властью». Производные от prince существительные prince, principaute обозначали понятия “власть”, “государство”. Производными princeps в латинском языке были такие лексемы, как principium, principalis. Первым значением principium было “начало”, “происхождение”, “ первое по значимости”, “голова”. Последнее значение служит еще одним доказательством того, что одним из этимонов исходного слова princeps явилось caput. Рrincipium обозначало “начало” как в общем плане, начало любого предмета, действия, так и в конкретном, временном плане. Другое значение principium “начальник”, по всей видимости, является вторичным. В данном случае опять прослеживается логическая связь между понятиями “начало” и “глава”, “начальник”. Этот тип семантической связи характерен для латинского caput и его рефлекса chief и производного capitaneus. Латинское слово principalis значит “происходящий из самого корня, из самого основания”. Значение “самый главный”, “самый важный” у старофранцузского principal доказывает еще раз наличие прямой смысловой связи между понятиями “начало”, “основание”, “источник” и “глава”. Principal могло также значить “принадлежащий принцу”, “княжеский. Это слово, возникшее на французской почве, и оно является производным от prince.