В приведенных примерах в атрибутивных посессивных конструкциях в немецком и английском языках представлен родительный падеж. В немецком языке возможен также дательный падеж (если объект является одушевленным): dem Peter sein Sohn (букв.: Петру его сын), однако такие конструкции ограничены и характерны, в основном, для сельских районов Германии. Помимо этого в немецком языке может быть употреблена стилистически маркированная конструкция (книжный высокий стиль) der Sohn von Peter (ср. в английском: the son of Peter). Однако что касается двух видов генетива в английском языке, то обычно генетив типа Peter?s son используется в основном с одушевленным посессором, который уже известен, а объект посессивности вводится как новая информация; конструкции же с of используются, если объект посессивности известен, а посессор является новой информацией. В чешском языке для выражения атрибутивной посессивности большее распространение получили конструкции с притяжательными прилагательными. Как известно, притяжательные прилагательные с суффиксом -?v, -in в чешском языке выражают прямую принадлежность единичному конкретному владельцу (otc?v klobouk – шляпа отца, sest?ina kniha – книга сестры). В русском языке, в отличие от чешского, притяжательные прилагательные не получили такого широкого распространения. Хотя в старославянском языке притяжательные прилагательные могли образовываться от каждого существительного, обозначающего одушевленное существо (Трубецкой 1987). Аналогичная картина наблюдается и в древнерусском языке (Мароjевић 1985), где в качестве производных были отмечены суффиксы –инъ-, -овъ- (Ивановъ, Ильинъ). Особая посессивная форма этого типа входила в парадигму имени также в старочешском (см. об этом: Ермакова 1986; Иванов 1990; Ревзин 1973).

В примере 1 значение существительного сын определяет родственные отношения, очевидные как в предикативной, так и в атрибутивной конструкции. В примере 2 существительное дом определяет отношение собственно владения в предикативной конструкции, но атрибутивная конструкция требует уточнения, поскольку дом Петра (во всех приведенных языках) может означать «дом, в котором он живет в данный момент, не обязательно его собственность». И, наконец, в примере 3 существительное ручка может в предикативной конструкции выражать не только значение собственно владения (принадлежности), но и значение доступности, то есть «в настоящий момент Петр имеет доступ к ручке, может ею воспользоваться, но она ему может и не принадлежать».

Однако посессивность не ограничивается только этими случаями, поскольку субъектно-объектные отношения посессии весьма разнообразны. Более сложные случаи передачи в языке идеи посессивности обусловлены прежде всего изначально полисемантичной природой глаголов, употребляемых в предикативных посессивных конструкциях, таких, как немецкий глагол haben, английский have, чешский mit, русские иметь, быть.

Исследователи отмечают соотнесенность экзистенциальных, локативных и посессивных конструкций как внутри одного языка, так и в типологическом аспекте (Гиро-Вебер, Микаэлян 2004). В качестве доводов локативной интерпретации посессивности лингвисты приводят тот факт, что во многих языках наблюдается структурное сходство между локативными, посессивными и экзистенциальными конструкциями (см.: Lyons 1967; Christie 1970; Clark 1978).

Мы придерживаемся точки зрения, что посессивность тесным образом связана с локативностью. Основным доводом в пользу такого утверждения является то, что посессивность, как и локативность, является бинарным объединяющим отношением между двумя сущностями, которые приобретают семантическую интерпретацию только в связи друг с другом. Здесь мы можем говорить о параллелизме, существующем между посессивностью, локативностью и опытом. Посессивность имеет релевантные общие черты с локативностью и опытом. Но это, конечно, не означает, что посессивность, будучи комплексным и многосторонним понятием, может быть сведена к локативности. Более того, мы считает, что локативность ввиду своего основного статуса «примитивного» и очень конкретного понятия, действительно является основным компонентом посессивности. Любое обладание субъекта объектом – в различных его фазах: начало, собственно обладание, завершение – осуществляется в определенном пространственно-временном континууме. Понятия локализации, экзистенции объекта в сфере субъекта являются важными, но не определяющими для выражения отношений посессии. Мы считаем посессивность самостоятельным феноменом, включающим прежде всего в свою структуру три компонента: субъект, объект, отношение посессии между ними. В нашем исследовании категория посессивности характеризуется как особый тип ментальных образований, отражающий реально существующие связи между субъектами и объектами окружающего мира.

С нашей точки зрения, наиболее перспективным при выявлении национально-специфических особенностей восприятия мира представителями той или иной культуры, в частности, посессивных отношений, и отражения этого восприятия в языке является лингвокультурологический подход. Именно с позиций данного подхода возможно проследить и всесторонне охарактеризовать закономерности вербализации в языках различных посессивных ситуаций: приобретения, получения, воровства, дарения и др. Для лингвокультурологии «существенно не только употребление языковой единицы, но и ее культурный смысл» (Аврамова 2002: 377). Как известно, каждый естественный язык по-своему членит мир, то есть имеет специфический способ его концептуализации. В основе каждого конкретного языка лежит особая модель, или картина мира. Этому никак не противоречит тот факт, что все национально-специфические модели мира имеют и общие универсальные черты (Урысон 1998: 3). Понятия «картина мира», «языковая картина мира» являются центральными для лингвокультурологии (о различных подходах к трактовке проблемы определения специфики отражения бытия через язык см.: Карасик 2002: 118–120).

При лингвокультурологическом подходе за единицу исследования принимаются лингвокультуремы (Воробьев 1996), прецедентные тексты (Караулов 1986; Захаренко 1997), логоэпистемы (Костомаров, Бурвикова 1994), стереотипы общения (Прохоров 1997), фреймы (ван Дейк 1989; Соболева 2000; Minsky 1977), гештальты (Lakoff, Johnson 1980). Активно разрабатываются исследования в области дискурсологии (Карасик 1992; 2005а; Олянич 2006; Шейгал 2000).

В настоящий период развития лингвокультурологии и когнитологии в качестве одной из основных единиц, используемых для описания структур сознания, является концепт (определение концепта, подходы к исследованию концептов см.: Карасик 1996, 2001, 2006, 2007; Карасик, Слышкин 2005; Красавский 2007; Бабаева 2003). «В современной лингвистике, – как отмечает В.И. Карасик, – предметно-образная сторона концепта моделируется в виде фрейма… Фрейм как понятие заимствован из когнитивной семантики для обозначения того, как человеческие представления хранятся и функционируют в памяти» (Карасик 2002: 152).

Одним из первых направление фреймовой семантики начал разрабатывать Ч. Филлмор, в работах которого термин "фрейм" постепенно расширялся от чисто лингвистического толкования до когнитивного (Fillmore 1968). Фрейм, как известно, в переводе с английского языка означает «рамка, каркас, структура». В научной литературе представлены различные определения фрейма (см.: Баранов 2003; Болдырев 2001; Кобозева 2000; Красных 2003; Попова, Стернин 2003). Мы, вслед за В.И. Карасиком, понимаем под фреймом модель «для измерения и описания знаний (ментальных репрезентаций), хранящихся в памяти людей» (Карасик 2002: 152). Для нашей работы релевантным является также положение В.И. Карасика о динамике фрейма: «Фрейм акцентирует подход к изучению хранимой в памяти информации, выделяет части, т.е. структурирует информацию, конкретизируя ее по мере разворачивания фрейма…» (Карасик 2002: 152-153).

Фреймы имеют сложную структуру, в составе которой авторы выделяют, в частности, такие концептуальные единицы, как субфреймы и терминалы; фрейм может рассматриваться как матрица слотов, актуализирующих аспекты фрагмента действительности, содержащая оценку того фрагмента картины мира, который репрезентируется данным фреймом (Минский 1988; Minsky 1977).

Исходя из цели и задач нашего исследования, фреймовый подход позволяет более глубоко выявить категориальную семантику посессивности; вскрыть некоторые новые факты, которые не обнаруживаются при использовании традиционных методов.

Важным для нашего исследования является также понятие «лингвокультурный компонент значения», который эксплицирует в языке культурные и национальные особенности восприятия окружающего мира; применительно к анализируемому материалу лингвокультурный компонент значения глаголов, выражающих посессивные отношения, эксплицирует культурные и национальные особенности восприятия категории посессивности носителями русского и немецкого языков, что, соответственно, находит отражение в сопоставляемых языках.

В главе II «Субфрейм «начало посессии» в русском и немецком языках» устанавливается сложный фрейм посессивности; дается подробная характеристика субфрейма «начало посессии»; определяется наибольшая номинативная плотность слота «вступление в посессию» в сопоставляемых языках.

Исходя из поступательного развития отношений одушевленного субъекта с объектами, окружающими его в действительности, мы считаем, что категориальные отношения посессивности имеют сложную фреймовую структуру, представляющую собой определенную иерархию субфреймов, слотов и терминалов. Фрейм посессивности включает в себя субфреймы: начало посессии, собственно посессия, окончание посессии, представленные слотами, обозначающими последовательно различные фазы обладания, внутри которых, в свою очередь, выделяются терминалы, «заполняемые» соответствующими способами репрезентации данных фаз обладания. В результате посессивность представляется как сложное отношение, развивающееся по следующим основным фазам (от предпосессии до окончания посессии), которые обозначают соответствующие слоты: 1) «предпосессия» (базовый глагол искать в русском языке и suchen в немецком языке; далее в скобках указываются базовые глаголы в русском и, соответственно, в немецком языках); 2) «зарождение посессии» (найти, finden); 3) «вступление в посессию» (взять; nehmen); 4) «владение с фазой становления» (нажить, erwerben); 5) «собственно владение» (иметь; haben); 6) «владение с фазой утраты» (тратить, ausgeben); 7) «собственно окончание посессии» (потерять, verlieren); 8) «окончание посессии как переход к другому лицу» (дать, geben). Поскольку мы, опираясь на мнение В.И. Карасика (Карасик 2002), исходим из структуры фрейма как динамической, в центре нашего внимания находятся глагольные единицы. При выборе глаголов, составляющих фактический материал, мы опирались на Толковый словарь русских глаголов под ред. Л.Г. Бабенко (1999), словарь – справочник «Лексико-семантические группы русских глаголов» (1988), толковые словари немецкого языка (WDG, DUW) и исходили из построенной нами фреймовой структуры посессивных отношений, отражающей динамическое восприятие субъектом окружающей его действительности.

Каждый из выделенных слотов, характеризующих развитие посессивных отношений, описывается с точки зрения различных параметров, находящих отражение в семантике глаголов, представляющих данный слот. В контексте нашей работы определенную значимость приобретают признаки, характеризующие анализируемые глаголы в русском и немецком языках в лингвокультурологическом аспекте, то есть с точки зрения экспликации в семантике глаголов, выражающих посессивные отношения, культурных и национальных особенностей восприятия окружающего мира, в частности категории посессивности. Семантическая структура глаголов рассматривается как иерархия категориально-лексической, интегральных и дифференциальных сем.

Слот «предпосессия» представлен в сопоставляемых языках терминалом «поиск», который репрезентируется в русском языке глаголами искать (базовый глагол), а также конкретизирующими значение поиска префиксальными глаголами разыскивать, отыскивать, выискивать, изыскивать; в немецком языке базовым глаголом suchen и префиксальными глаголами, производными от suchen. Слот «зарождение посессии» представлен терминалом «нахождение», который реализуется в русском языке, соответственно, видовыми парами – разыскать, отыскать, выискать, изыскать, базовый глагол – найти (находить); в немецком языке – базовым глаголом finden и префиксальными глаголами, производными от finden. Помимо этого в последний терминал включаются также глаголы обыскивать (обыскать), выслеживать (выследить) и глаголы обрести (обретать), обнаружить (обнаруживать). В немецком языке данные слоты теснее связаны друг с другом, поскольку различные аспектуальные значения могут быть выражены одним глаголом.

Базовые глаголы искать, найти (находить) были широко распространены в древнерусском языке и имели по сравнению с современным русским языком свои особенности в употреблении. Так, глагол bcrfnb, помимо выражения ситуаций собственно поиска конкретного объекта, мог передавать также настоятельность, желание не только найти, но и забрать уже имеющееся у кого-то: Rfrj tvje bpbnb bp uhflf d] lfkmy5z cnhfys b -njk4 bcrfnb oehndf (СС, 1, 1114). В такого рода случаях речь идет о желании получить, добиваясь этого различными способами, определенного положения, большей власти, участок земли в собственность и т.д. Глагол искать передает здесь уже не значение предпосессии, а вступление в посессию. Глагол yfbnb (yf[jlbnb) был первоначально глаголом движения (это еще раз доказывает тесную связь понятий поиска и движения). Причем значение движения, передаваемого глаголом yfbnb (yf[jlbnb) было тесно связано с посессивным значением, поскольку движение часто осуществлялось с целью приобретения власти над кем-, чем-либо: K’jy] wfhm yfяn] euhs yf ,k]ufhs, euhb ;’, yfi’li’, dc. p’vk.

Базовый глагол suchen – эквивалент русского глагола искать – с точки зрения этимологии первоначально имел узкое значение: «идти вслед за кем-, чем-либо нюхая, выслеживая» (DHW, 694), таким образом, предполагал целенаправленную и последовательную деятельность субъекта согласно своим намерениям найти желаемое, необходимое. В качестве глагола движения suchen употребляется вплоть до новейшего времени (ср.: den Weg suchen – (идя) искать дорогу; das Weite suchen – бежать, спасаться бегством, удирать). Вместе с тем у этого глагола уже в двн. отмечается переносное значение.: „[er]streben, nach etw. trachten“ – стремиться к чему-л., добиваться чего-л., желать чего-л. (DHW, 694). В истории немецкого языка глагол suchen обозначал идею целенаправленного поиска в самом общем виде: her Stoc, ir sit uf schaden her gesant, / daz ir uz tiuschen liuten suochet t?rinne unde narren – господин Сток, вас прислали сюда для вреда / чтобы вы искали среди немецких людей глупых и шутов (Walther von der Vogelweide).

Базовый глагол finden в средневерхненемецком передавал значение нахождения объекта, подчеркивая при этом видимость, «зрительность» этого действия – не просто найти, но прежде всего увидеть собственными глазами:

40. Lutzel deheinen varnden / armen man da vant / мало путников /

бедных тут (можно) было найти (Nibelungenlied).

В большинстве примеров в привлекаемом нами фактическом материале из истории немецкого языка объект при глаголе finden носит одушевленный характер, в семантической структуре этого глагола актуализируется сема целенаправленного нахождения одушевленного объекта с целью включения его в свою сферу и дальнейшей совместной деятельности с ним:

20. hey waz er sneller degene / sit ze Buregonden vant – эх, каких быстрых воинов / он нашел у Бургундцев (Nibelungenlied).

Проведенный анализ репрезентации терминалов «поиск объекта» и «нахождение объекта» позволяет говорить о том, что для носителей русского языка определяющим в процессе поиска и нахождения является характер объекта – его скрытность, его труднодоступность, дополнительный характер: Высоко в небе парит орел, плавно описывая круги. Ему все видно. Он зорко смотрит вниз и выискивает добычу (ССРЛЯ, 2, 1048); Успех в бою будет в большей степени зависеть от умелого управления кораблем, и надо изыскивать всякие средства, чтобы приучить личный состав к маневрированию корабля (ССРЯ, 1, 438), а также характер пространства поиска, предполагающий множественность выбора: На четвертый день отряд белых выехал на поля разыскивать запрятанный там хлеб и скот (Марков).

Для носителей немецкого языка релевантным, значимым является личная сфера субъекта, собственные его усилия по поиску и нахождению объекта. Именно это находит языковое отражение в системе немецкого языка в многочисленных префиксальных глаголах, называющих конкретные шаги субъекта, который ищет и стремится найти тот или иной объект: ‘искать, собирая’: Jeden Fruehling mussten wir das Ackerfeld nach Steinen absuchen (Musil) – Каждую весну мы должны были искать, собирая (или собирать, отыскивая), камни на пахотном поле; ‘искать, собирая в одно место’: Er suchte ein paar Naegel, das Handwerkzeug zusammen (WDG, 4518) – Он искал, собирая (в кучу) гвозди и инструмент; ‘искать, собирая и поднимая’: Splitter, Stecknadeln, Geldstuecke vom Erdboden aufsuchen (WDG, 286) – искать, поднимая с земли (пола), осколки, булавки, монетки; ‘искать, выискивая и оценивая’: … diejenige Gattin, die ich unter den angesehenen Toechtern der Stadt fuer Sie aussuchen werde (Keller) – …ту супругу, которую я выберу (буду искать, оценивая) для Вас из уважаемых дочерей города; ‘искать, вынимая’: Er hatte das gewuenschte Buch schnell herausgesucht (WDG, 1797) – Он быстро нашел нужную книгу (вынув ее из числа других); ‘искать, вытаскивая и помещая перед собой’: Er hat in dem Schubladen endlich das Tuch hervorgesucht (Becher) – Он наконец-то нашел в выдвижном ящике шкафа платок (то есть нашел и вытащил, «поместил» перед собой).

Такая структурированность действий субъекта во многом объясняется особым отношением представителей немецкой культуры к времени и пространству. Являясь представителями так называемой дуинговой культуры (doing-culture), немцы очень бережно относятся ко времени, заранее планируя все свои шаги. В силу ограниченной территории проживания по сравнению с бескрайними русскими просторами (о которых уже так много написано), субъект стремится структурировать свои виды деятельности, четко обозначив их в рамках ограниченного пространства. Так, в немецком языке в рамках терминала «нахождение» отдельно квалифицируется ориентация субъекта в конкретном пространстве: нахождение пути домой: Er konnte mit Muehe und Not heimfinden, weil er hier seit zwanzig Jahren nicht mehr war und vieles fand er fremd (Musil) – Он с большим трудом нашел дорогу домой, потому что он не был здесь уже двадцать лет и многое нашел чужим; нахождение правильного пути в чужой местности: Wir wollten sie hinbringen, aber sie sagte, sie werde sich allein zurechtfinden (WDG, 4498) – Мы хотели ее доставить, но она сказала, что найдет сама дорогу (доберется сама); нахождение дороги к отправному пункту: Du kannst umkehren, ich finde jetzt allein zurueck (WDG, 4503) – Можешь возвращаться, я теперь сам найду дорогу назад; собственно ориентирование в пространстве: Aber er findet beim besten Willen nicht mehr durch (Renn) – Но он при всем желании уже не выберется (не найдет выход, не сориентируется).

Слот «вступление в посессию» является сложным и многоаспектным, что обусловлено различными способами приобщения объекта. Человек издавна стремился включить в свою сферу различные объекты (не только в силу желания, но и в силу насущных жизненных потребностей) и изобретал для этого различные пути. Именно поэтому слот «вступление в посессию» представлен в сопоставляемых языках наибольшим, по сравнению с другими слотами, разнообразием глагольных рядов, заполняющих соответствующие терминалы: «приобщение объекта непосредственно в руки, руками»; «извлечение объекта откуда-либо»; «с помощью специальных средств или действий»; «против воли кого-, чего-либо и/или незаконным путем», «включение объекта в свою сферу», эти терминалы репрезентируются глаголами, в семантике которых находят отражение разнообразные посессивные ситуации вступления в посессию.

Глаголы, входящие в состав языковых средств, репрезентирующих слот вступления в посессию, выражают определенные действия субъекта по приобщению к себе какого-либо объекта, часто с применением определенных усилий; включение объекта в сферу своей деятельности, своего состояния.

Следует заметить, что вхождение глаголов в тот или иной терминал во многом условно, поскольку некоторые глаголы могут быть включены в состав нескольких микрогрупп, особенно это касается глаголов с более общим значением (например, взять, поймать и др.). Внутри самих микрогрупп также можно говорить об отдельных объединениях глаголов, что обусловлено особенностями их семантической структуры.

Базовым глаголом, выражающим слот «вступление в посессию», является глагол взять (брать) в русском языке и nehmen в немецком языке.

В отличие от немецкого языка в истории русского языка ситуация «взятия» объекта могла обозначаться целым рядом родственных глаголов. Так, базовый глагол d]p7nb (d]pbvfnb) был тесно связан с родственными ему глаголами 7nb, bvfnb, bv4nb, gj7nb (gjbvfnb), ghb7nb (ghbbvfnb), которые обнаруживают структурно-грамматическую общность (генезис корневой морфемы, характер парадигм, соотношение основ и суффиксов-флексий). В результате проведенного анализа установлено, что релевантной интегральной семой для древнерусских глаголов приобщения объекта является сема ‘взять в руки с целью дальнейших действий’, которая отражает обязательную валентность данных глаголов: с целью совместного движения: вземше оружье поидоша на нь (ПВЛ, с. 58); речевой деятельности: имъ м# епифанъ за роукоу рече (Усп. сб., 159а28); физического воздействия: они же поимше убиша я (ЛН XIII–XIV, 93) и др. Данные контексты были широко распространены, что свидетельствует о значимости для древнего русича не собственно момента взятия объекта, а прежде всего дальнейшего действия с этим объектом, попавшим в личную сферу субъекта.

В немецком языке базовый глагол nehmen является, как и русский глагол взять, многозначным глаголом, однако не обнаруживает такой сложной структурно-грамматической общности с другими глаголами, как это прослеживается в истории русского языка. Глагол nehmen восходит к индоевропейскому корню *nem- «выделять кому-л. что-л., оделять кого-л. чем-л.», а также опосредовано (посредством чего-л.) «выделять себе», «оделять себя самого» (DHW, 464). Особенностью употребления глагола nehmen в анализируемых нами текстах истории немецкого языка является обозначение им ситуации приобщения объекта как «включение объекта в свою сферу», поскольку в большинстве зафиксированных примеров объект носит одушевленный характер:

… daz er ein wip neme, / de ime zu vrouwen gezeme/ – что он возьмет женщину, которую себе в госпожу приручит (Koenig Rother);

257. Do enpfulhen Romare – и доверили (дали) римляне

258. Julio dem heren – Юлию господину

259. drizech tusint helede – тридцать тысяч воинов

262. drizec tusent name еr selbe mere – тридцать тысяч взял он сам еще (Kaiserchronik).

Как свидетельствуют приведенные примеры, субъект включает объект в свою сферу, в ряде случаев подчиняя его себе (см. первый пример), либо для дальнейшей деятельности (воины).

В современном русском и немецком языках терминал «вступление в посессию как приобщение объекта непосредственно в руки, руками» представлен следующими глаголами: взять (брать), хватать, схватить (схватывать), ухватить (ухватывать), поймать (ловить), подобрать (подбирать), собрать (собирать); nehmen, fangen, auffangen, abfangen, ergreifen, greifen, fassen, erfassen, packen, holen, langen, raffen, schnappen, aufheben, aufsammeln, auflesen, sammeln, pfluecken, lesen, ernten, versammeln.

Особенности выражения ситуации приобщения объекта и в русском, и в немецком языках обусловлены прежде всего характером этого объекта. Однако в русском языке в семантической структуре одного глагола могут найти отражение различные ситуации приобщения, в ряде случаев дифференциация осуществляется непосредственно в контексте: Зонтик выскользнул из ее рук. Она поспешно поймала его, прежде чем он упал на дорожку (Тургенев); Анна Павловна с усилием поймала руку мужа и прижалась к ней губами (Тургенев). Действия субъекта, обозначаемые приведенными глаголами, могут передавать различную степень интенсивности: Мы хотели его схватить, только он вырвался и как заяц бросился в кусты, тут я по нем выстрелил (Лермонтов); Слуги, сватья и сестра С криком ловят комара (Пушкин), а также отражать особенности приобщаемого объекта, который может быть движущимся: А ну, дети, попробуйте догнать татарина!.. И не пробуйте – вовеки не поймаете: у него конь быстрее моего Черта (Гоголь), а может находиться в состоянии покоя: Иван Ильич стал пальцем собирать крошки на скатерти (А. Толстой) или характеризоваться как трудноприобщаемый: Государь увидел, что возле блохи действительно на подносе ключик лежит… Насилу государь этот ключик ухватил и насилу его в щепотке мог удержать (Лесков).