Отмечается, что военнопленные из числа высшего командного состава имели богатый боевой опыт, проходили воинскую службу в различных должностях и были способны командовать армиями, фронтами и различными службами. Среди них находились: командующий Квантунской армией Ямада Отодзо, командующий 3-м фронтом Квантунской армии Дзюн Усироку, начальник штаба Квантунской армии Хата Хикосабуро, командира 79-й отдельной смешанной бригады Окабэ Тору, начальником военного училища в Ванемяо Уржин Гармаев.

Проводится анализ причин смертности представителей высшего командного состава (всего 35 случаев), делается вывод, что основной причиной смертей являлось кровоизлияние в мозг. Также определены места их захоронений.

Судьба генералов, оказавшихся в плену в Советском Союзе в результате советско-японской войны 1945 г., сложилась по-разному. Однако противоречивые данные об общем количестве военнопленных этой категории не позволяют провести полный анализ их положения. На 11 января 1950 г. из общего числа учтенных генералов было: осуждено Военным трибуналом за активную разведывательную деятельность и за подготовку бактериологической войны против СССР 10 чел.; умерло от старости и хронических болезней, не связанных с содержанием в лагере 21 чел; репатриировано на родину

15 чел.; содержалось в заключении 121 чел., из которых 80 чел. из-за отсутствия компрометирующих материалов и в связи с тяжелым состоянием здоровья подлежали репатриации. Список генералов, которых, по мнению Советского Союза, необходимо было предать суду Военного трибунала за преступления против СССР, разделил их на следующие категории: организаторы переброски разведчиков и диверсантов на территорию СССР

– 20 чел.; руководящие работники полиции – 2 чел.; участники подготовки нападения на СССР – 2 чел.

18 июля 1950 г. на ст. Пограничная представителю МИД Китайской Народной Республики Лу Си были переданы 969 японских военнопленных, в том числе 17 генералов. Передача производилась по акту и именному списку с приложением на каждого из них следственных материалов (двух военнопленных передать не удалось по причине их смерти). За переданные следственные дела на военнопленных Лу Си выразил благодарность, заявив: «Наличие этих материалов даст возможность органам Министерства общественной безопасности Китая быстрее провести следствие по этим лицам и привлечь их к судебной ответственности».

23 декабря 1956 г. состоялась передача последней группы военнопленных и интернированных, куда входили 1.025 амнистированных японских граждан (22 генерала и приравненных к ним лиц, 233 офицера, 710 солдат и других лиц). Передачу, в качестве представителя советской стороны, производил старший оперуполномоченный тюремного отдела МВД СССР подполковник Никаноров.

Четвертая глава называется «Идеологическая работа в ходе советско-японской войны 1945 года и проблемы плена» состоит из трех параграфов.

В первом параграфе исследуются вопросы идеологической подготовки в японской армии. Отмечается, что японские военнослужащие были хорошо подготовленные в военном отношении, беспрекословно подчинялись командирам и были фанатично преданны императору. Они служили надежным орудием в борьбе Японии за власть в Азиатско-Тихоокеанском регионе и сложили оружие, только получив приказ о капитуляции.

До 1945 г. в японской армии среди категории таких потерь, как «военнопленный» практически отсутствовали офицеры рангом выше майора. «Смерть – это не капитуляция», – такая линия поведения японских военнослужащих была правилом, а не исключением. Это связано с тем, что Япония была страной «культуры стыда», а не «культуры вины».

Подход к войне, как к акту самопожертвования – гиокусай, считался идеалом. Крайним выражением этой культурной традиции стала идея смерти в бою как добродетели, более важной, чем сохранение жизни.

Поддержание на высоком уровне и дальнейшее развитие боевого духа японских военнослужащих являлось одним из основных направлений в воспитательной работе командиров с личным составом японской армии, так как все необходимые установки по идейному становлению японец получал еще до армии на основе устоев, сложившихся за время существования государства. В Японии наука, искусство, система воспитания – все складывалось веками на основе этих издревле заложенных положений.

В частях и подразделениях специальных отделений или офицеров, занимавшихся вопросами воспитания, не было. В дивизиях этими вопросами занимались командиры дивизий, начальники штабов или оперативных отделений. Занятия с солдатами и унтер-офицерами проводились совместно, но иногда, по мере необходимости, с унтер-офицерским составом занятия проводились отдельно. Случаи проведения занятий со всем личным составом одновременно были весьма редкими.

Содержание лекций относительно Советского Союза сводилось к тому, что слушателям (офицерам и солдатам) разъяснялось, что война на западе (Великая Отечественная война) подходит к концу, и у Советского Союза с ее окончанием высвободится большое количество войск, которые он может перебросить на восток. Офицерский состав предупреждался, что, несмотря на существующий договор о нейтралитете, возможно нападение со стороны СССР. Командованием Квантунской армии по этому вопросу были даны указания о том, чтобы любыми путями избегать столкновений с советскими пограничниками.

В поддержании боевого духа большая роль отводилась радиопередачам из Японии, которые регулярно транслировались в подразделениях Квантунской армии.

Боевой дух солдат, кроме прочих мероприятий, поддерживался за счет того, что они постоянно имели связь с родными и близкими. Это и письма родных и посещение частей и подразделений земляками солдат.

Во время ведения боевых действий, по показаниям военнопленных, никакой идеологической работы не проводилось. Вопросы плена с солдатами и офицерами не обсуждались – их просто не могло быть.

Высокая исполнительность, верность воинскому долгу, преданность императору не давали японскому военнослужащему выбора при ведении боевых действий между смертью на поле боя и пленом. Он предпочитал смерть позору пленения и, если смерть была неизбежна, то не просто ожидал ее, а старался уничтожить как можно больше врагов, после чего совершал самоубийство.

Во втором параграфе рассматриваются вопросы советской идеологической работы с местным, в том числе и русским населением на территориях занятых войсками РККА.

Делается вывод, что отношение местного населения к РККА, на занятых ей территориях, было искренне радушным. При входе красноармейцев в жилища местных жителей им предлагали воду, овощи, угощали их табаком и охотно оказывали помощь при вытаскивании застрявших автомобилей. Население занятых районов открыто носило красные повязки с надписью: «СССР», «Да здравствует Сталин». Некоторые местные жители просили портреты И.В. Сталина. Вывешивали красные и национальные китайские флаги на фанзах.

При наступлении частей Красной Армии почти все японцы бежали из мест своего жительства. Из Солуня большинство японского населения было эвакуировано Квантунской армией. Небольшие группы японцев были задержаны китайцами и приведены в военные комендатуры. При восстановлении местной власти один из руководящих принципов заключался в сохранении прежней администрации, как по структуре, так и по ее составу. Так, местная власть в населенных пунктах передавалась в руки старост.

Идеологическая работа велась по разным направлениям. Одно из них – налаживание отношений со служителями культа. Необходимо отметить, что никаких запретов на совершение религиозных обрядов на территориях, занятых советскими войсками, не вводилось. Буддийские храмы не закрывались, деятельность лам не преследовалась. Наоборот, буддийские храмы умело использовались в нужных целях. Другое направление идеологической работы – звуковое (устное) вещание, которое оказывало информационно-психологическое воздействие путем передачи через звуковещательные станции различных сообщений и программ. Еще одним, и весьма действенным, оружием психологической войны были печатные и изобразительные средства (плакаты, картины и т.п.). Воздействие на противника печатными средствами осуществлялось путем распространения печатной продукции на иностранных языках, а также публикацией материалов в средствах массовой информации. Наряду с листовками на занятых территориях широко присутствовали газеты как один из эффективных и распространенных видов печатной продукции.

Еще одним участком, на котором велась идеологическая война, были кинотеатры. Несмотря на то, что кинокартины, которые, демонстрировались местному населению сотрудникам 7-отделов Политических управлений РККА, шли на русском языке, выход из этого положения был найден.

Только в Чанчуне за первые три дня на просмотрах кинокартин присутствовало от 9 до 10 тыс. чел. Зрители живо реагировали на кинофильмы – аплодисменты в ходе фильма после понравившихся сцен были обычным явлением. Особой популярностью пользовалась мультипликация и кинохроника. Однако даже при наличии печатного либретто не все понимали смысл увиденного. Это явление навело на мысль о необходимости привлечения комментатора-китаиста, который бы давал комментарии по ходу фильма. Широкое распространение имели митинги, беседы.

Одной из особенностей психологической войны, которую вел СССР в этом регионе, было то, что ее приходилось вести среди значительного количества русских, проживавших на территории Маньчжурии и Китая, которые в своем большинстве колебались в выборе позиции относительно Советского Союза. Хорошо знакомые с методами воздействия советской власти на население и в большинстве случаев сознательно изменившие свою жизнь, выехав из СССР, они могли стать либо опорой советским войскам на занятых территориях, либо ее серьезным противником. В работе с русской эмиграцией был найден верный рычаг воздействия на эту категорию жителей Маньчжурии – национальная гордость, принадлежность к народу, победившему в страшной борьбе с фашистской Германией.

Идеологически до конца с японцами осталась лишь совершенно незначительная часть русской эмиграции, крайне реакционная и абсолютно не принимающая политику, проводимую Советским Союзом в Маньчжурии. В целом русская эмиграция в Маньчжурии была рада приходу Красной Армии и освобождению от японцев. Однако многие эмигранты хоть и были настроены лояльно, все же проявляли настороженность и боязнь за свою жизнь, опасались репрессий со стороны советской власти за содеянное ранее – участие в борьбе против советской власти. В этом отношении показателен ответ, как выражение общего мнения, пожилого русского эмигранта на вопрос об отношении к приходу Красной Армии в Маньчжурию: «Поживем – увидим». Русская молодежь опасалась репрессий за антисоветское поведение своих родителей. Но, несмотря на настороженность и проявления чувства страха со стороны эмигрантов, можно отметить, что у русских значительно выросло чувство патриотизма и желание воссоединиться с Родиной

Несмотря на убедительные успехи в мероприятиях идеологической и психологической войны, на территориях Кореи, Маньчжурии и Китая имели место и недостатки в работе среди местного населения. К их числу следует отнести то, что пропагандистская работа не сумела охватить все слои местного населения в зоне размещения советских войск, а особенно в зоне проживания корейского, китайского и маньчжурского крестьянства. Проведение только митингов не было способно заменить широкую разъяснительную работу по вопросам советской пропаганды. Такое положение можно объяснить не только недостаточно высокой, а в ряде случаев и просто низкой языковой квалификацией работников политических отделов, но и отсутствием четкой плановости в их работе. Кроме этого, отсутствовал единый печатный орган для населения Маньчжурии и Кореи. Это мешало оперативно доводить информацию до местного населения. Также слабой была радиотехническая база частей и подразделений РККА.

В третьем параграфе исследуются вопросы индоктринации японских военнопленных в период их нахождения в Советском Союзе.

В результате поражения Японии около 547.261 военнослужащего только японской национальности были перемещены в лагеря, расположенные на территории Советского Союза, где, кроме использования их труда, проводилась большая работа по идеологическому перевоспитанию военнопленных. Эта работа проводилась со всеми – от рядового до генерала и от крестьянина до императора. Методы воспитания военнослужащих и методы перевоспитания военнопленных японской армии определялись конечными задачами, а задача в обоих случаях была одна – иметь полную власть над людьми с целью их использования для решения глобальных политических задач, стоящих перед той или иной страной на фоне изменения отношения к стране противника. И эта работа проводилась советскими властями настолько успешно, что представляла собой объект серьезной заботы японского правительства после возвращения военнопленных этой страны на родину из советского плена. Многие из них стали активистами коммунистического движения в Японии и внесли тем самым раскол в коммунистическое движение в стране, так как считали только себя истинными коммунистами.

Основными формами работы с военнопленными являлись: различные пропагандистские мероприятия (митинги, собрания, доклады, лекции, дискуссии с привлечением активистов лагерной группы), создание различного рода организаций (союзов, кружков военнопленных, ведущих пацифистскую и антиправительственную пропаганду), привлечение военнопленных для выступления по радио на аудиторию военнопленных, для выпуска информационно-пропагандистских материалов, опросы военнопленных с целью получения информации о морально-психологическом положении в лагере (о готовящихся побегах, создании антисоветских групп и т.п.), склонение военнопленных к сотрудничеству с лагерной администрацией.

Центрами работы с японскими военнопленными стали как специально созданные для них лагеря, так и лагеря, в которых совместно содержались заключенные различных национальностей. Руководство этих лагерей для более эффективной работы предприняло несколько шагов. Во-первых, военнопленные сняли знаки различия. Это было сделано для того, чтобы снизить роль офицеров и уровнять всех военнопленных. Во-вторых, после изучения контингента, был выделен лагерный актив из числа военнопленных, наиболее склонных к сотрудничеству. Кроме этого, в первую очередь подлежали репатриации те, кто выполнял производственные нормы и «не доставляли трудностей» лагерной администрации. Идеологической работе с военнопленными, кроме остальных факторов, способствовали как условия содержания, так и каждодневная физическая работа. Эти условия не позволяли военнопленному думать ни о чем другом, кроме как о скорейшем возвращении домой. Письма, которые писали домой военнопленные, свидетельствуют о высоком уровне идеологической работы в лагерях японских военнопленных. Так поручик Окава Киёси писал: «Простота жизни народа вызывает удивление. В Советском Союзе нет различия между национальностями. Работники лагеря относятся к нам внимательно и культурно».

Работу органов МВД с японскими военнопленными, оказавшимися в советских лагерях, можно разделить на несколько этапов.

Первый этап начался в августе 1945 г. и окончился в декабре 1946 г. В этот период закончились перемещения военнопленных на территорию Советского Союза. Оказавшиеся в условиях плена и психологически гнетущей обстановки, подавленные люди были «готовы» к проведению первых мероприятий по идеологической работе. Второй этап в перевоспитании военнопленных в советских лагерях начался с января 1947 г. и продлился до апреля этого же года. Именно в это время положение в многочисленных лагерях стабилизировалось – вопросы голода не стояли уже так остро, произошла адаптация военнопленных к условиям плена, прошел стресс, который имел место на начальном этапе, зажили боевые раны. Третий этап в идеологическом перевоспитании продолжался с мая по сентябрь 1947 г. К этому времени большое число японских военнопленных, в основном молодых, с низким уровнем образования были приобщены к «Демократическим группам» и становились их активными участниками. Последний – четвертый период идеологического перевоспитания японских военнопленных в советских лагерях начался с осени 1947 г. Этот период отмечен задержкой в программе репатриации японских военнопленных, что советское правительство ставило в вину Америке и Японии. К окончанию этого периода от 20 до 25% японских военнопленных стали активно помогать в проведении идеологической обработки. Те, кто зарекомендовал себя как «истинные коммунисты», направлялись в специальные школы для дальнейшего обучения. В этот период в письмах и открытках, которые военнопленные отправляли домой, они писали об явных улучшениях условий жизни в лагерях.

Однако, может ли служить показателем глубоко приобретенной коммунистической веры то, что до 80% японцев, вернувшихся по репатриации на родину, периодически устраивали паломничества в штаб Коммунистической партии Японии с требованием «записать их в коммунисты» (в частности, с мая по декабрь 1948 г. в ряды КПЯ вступило 6.000 японцев, репатриированных из Советского Союза)? Конечно, нет. Скорее, это были последствия грамотно спланированной работы МВД СССР по коммунистической идеологизации военнопленных, но реальность жизни заставила их пересмотреть свои взгляды. Через год после возвращения на родину только 10% бывших военнопленных сохранили приобретенные убеждения. Эти 10% под всеобщим «недовольным взглядом» соотечественников вряд ли были способны привлечь на свою сторону и сплотить вокруг себя на условиях глубокой идеологической убежденности широкие народные массы.

Пятая глава «Положение японских военнопленных в местах заключения на территории СССР и вопросы оперативно-чекистской работы» состоит из двух параграфов.

В первом параграфе изучаются вопросы размещения и содержания японских военнопленных в советском плену. Отмечается, что только для японских военнопленных на 1 января 1946 г. в СССР было создано 49 лагерей и еще 8 лагерей смешанного типа. Отмечается, что последующее изменение числа лагерей на территории Читинской обл. и Хабаровского края в большую сторону произошло за счет создания на их территориях спецобъектов 30 и 45 соответственно. В более поздних документах уже отсутствуют лагеря на территориях Кемеровской области и Киргизской ССР, а на территории Узбекской ССР их количество уменьшилась на 2 лагеря. На территории же Казахской ССР, наоборот, произошло увеличение на 4 лагеря.

Направление военнопленных по железной дороге и пешим порядком производилось и обеспечивалось в соответствии с распоряжениями командования фронтов, подразделения которых осуществляли охрану до места назначения войсковыми командами частей армий только в тех случаях, когда отсутствовали конвойные войска. Для наблюдения за порядком движения эшелонов по железной дороге на каждый эшелон было выделено из состава работников соответствующих УНКВД и лагерей 250 офицеров.

Наибольшее число военнопленных содержалось на территории Хабаровского края, и по состоянию на 10 декабря 1946 г. здесь в лагерях НКВД находилось 141.374 военнопленных японцев, в том числе генералов и офицеров – 2.849 чел., унтер-офицеров – 12.117 чел., рядовых – 126.408 чел. В связи с тем, что число военнопленных, которых предполагалось разместить на тех или иных территориях Советского Союза, постоянно менялось, менялось и количество лагерей и лагерных отделений. Это влекло за собой изменение количества лагерной администрации. Так, из-за увеличения численности лагерных отделений и общего количества военнопленных на территории Читинской обл. штат работников, который первоначально был предназначен на 14 лагерных отделений, был перераспределен по 45 отделениям. Это привело к снижению качества работы всех подразделений. В сложившейся ситуации основные должности, такие как интендантские работники, счетные, финансовые и медицинские работники, работники по организации труда совсем не замещались. В сложившейся ситуации начальники отдельных лагерей и некоторые руководители организаций и предприятий, на которых трудились военнопленные, проявили безответственность в вопросах строительства бараков и других лагерных построек. Практически отдав решение этого вопроса «на откуп» самим военнопленным, лагерная администрация столкнулась с гибелью и травматизмом заключенных, которые имели место при строительстве различных сооружений.

В Дальневосточных районах подготовка к приему помещений для военнопленных и интернированных происходила более медленно, чем в других регионах страны. Многие организации, в том числе Наркомстрой, Наркомуголь и Наркомлес, полностью выделенную им рабочую силу принять были не в состоянии. В этой связи Приморским и Хабаровским краевыми комитетами ВКП(б), совместно с УНКВД, было произведено частичное перераспределение военнопленных в этих районах между другими организациями, которые были в состоянии организовать более качественный прием, размещение и трудовое использование прибывающих военнопленных. Наиболее сложная ситуация с приемом была в районах строительства железнодорожных участков БАМ-Тында и на участке Тайшет-Братск. Отсутствие жилых и специальных помещений, элементарных условий быта ставило вопрос приема и жизнедеятельности военнопленных на этих участках в весьма затруднительные условия. Прием военнопленных на участке Комсомольск-Советская Гавань, Комсомольск-Ургал, Известковая-Ургал производился наличным аппаратом и ресурсами «стройки 500», что значительно облегчало эту работу.

Отдельные военнопленные не оставляли мысль о побеге. Так, в одном из случаев, 20 апреля 1946 г., в районе Сковородино совершили побег 20 японских военнопленных 9-го лагерного отделения 6-го лагеря. Они предварительно подготовили запас продуктов, а при побеге убили охранника. Принятыми оперативно-розыскными мерами участники побега были задержаны, часть из них оказала сопротивление и была убита.