Во второй главе «Базовые концепты и ценности религиозного дискурса» анализируются характеристики концептосферы этого дискурса и виды его прецедентности.

Все концепты религиозного дискурса по степени принадлежности религиозной сфере разделены на первичные — первоначально принадлежавшие области религии, а затем перешедшие в нерелигиозную сферу («Бог», «ад», «рай», «грех», «дух», «душа», «храм») и вторичные — охватывающие как сферу религиозную, так и светскую, мирскую, с явным превалированием в светской сфере («страх», «закон», «наказание», «любовь» и др.). В работе выделены: а) концепты религиозной сферы, ассоциативное поле которых замыкается сферой религиозного дискурса или неизбежно остается в рамках религиозных ассоциативных границ («Бог», «вера», «дух», «душа», «грех»); б) концепты, первоначально возникшие в рамках религиозного дискурса, но в настоящее время функционирующие одинаково как в религиозном дискурсе, так и сфере, далекой от религии («ад», «рай», храм»); в) концепты, которые были перенесены в религиозный дискурс из обиходной коммуникации и в настоящее время имеют широкий ассоциативный потенциал («чудо», «закон», «наказание», «страх», «любовь»).

Концепты «вера» и «Бог» выступают в числе центральных в религиозном дискурсе. Концепт «вера» в русском языке актуализируется посредством лексической единицы, с идентичным семантическим и структурным наполнением; тогда как в английском языке можно найти лексические единицы «faith», «belief», «trust» — отражающие сущность данного концепта. Лексическая единица «faith», которая ближе всего подходит по своему общему значению к русскоязычному «вера», имеет общий уточняющий компонент «belief in truth without proof». Данный компонент «принятие чего-либо как данности, без доказательств» — является базовым для русского языка. Для английского характерно разведение понятий: «вера во что-то реальное», «доверие» (trust) и «вера в нечто сверхъестественное, высокое, божественное» (faith). «Trust» предполагает доверие, веру, основанную на фактах, объективно доказанную, тогда как «faith» в самой своей семантике несет оттенок «бездоказательности», «слепой веры» — именно такая вера свойственна религиозному мировоззрению и мироощущению. Лексическая единица «belief» занимает промежуточное положение, дополняя лексический потенциал «faith» и «trust». Внутренняя компактность лексической единицы «вера» в русском языке определяет ее мощный содержательный и понятийный потенциал. Ядром концепта «вера» в русском языке выступает значение — «твердое убеждение в существовании Бога», тогда как к числу периферийных компонентов можно отнести - «уверенность, убежденность в чем-либо». В широком смысле под верой имеется в виду все религиозное учение; в более узком – фундаментальное отношение человека к Богу.

Понятийные планы концепта «Бог» в английском и русском языках практически полностью совпадают. Как в английском, так и в русском языках существует огромное количество лексических способов вербализации данного концепта: «Бог» — 1. верховное существо, управляющее миром; 2. идол, кумир. «God» — 1. thе Supreme Being, creator and ruler of the universe; 2. person greatly adored and admired, very influential person. Лексические средства актуализации концепта «Бог» в русском языке богаче и разнообразнее по сравнению с английским: «Бог», «Отец (небесный)», «Отче», «Пастырь мой», «Владыко владеющих», «Судья живых и мертвых», «Всевышний», «Всемогущий», «Господь», «Создатель», «Наставник мой», «Владыка» :: «God», «Lord», «Father», «Almighty». Кроме того, в русском языке имеются и различные заместители, расширяющие и конкретизирующие наполнение данного концепта: «Человеколюбче», «Владыка(о)», «Хранитель», «Спаситель» («Спасе»), «Создатель», «жизни Податель», «Святый Крепкий», «Цареви наш Бог», «Сотворитель и Податель», «Творче», «Безначальный и Присносущный Свете», «Господь Вседержитель», «Безсмертный Царь», «Утешитель», «Царю Небесный», «Святый Крепкий», «Всевышний», «Всемогущий», «Наставник мой», «Владыко», «Пресильный», «Предивный», «Преславный» и т.д. Концепт «Бог» акцентирует внимание на следующих качествах субъекта: а) высокое статусное положение, б) обладание властью над людьми, в) безграничная любовь к людям, г) охрана, защита человека, дающая внутренний покой и уверенность, д) надежда на спасение через безграничную веру и бескорыстное служение Богу. В паремиологическом фонде русского языка концепт «Бог» находит весьма противоречивое воплощение. С одной стороны имплицируется идея полной и безграничной власти Бога, его всемогущества: «Бог и рога прикует, так будешь носить», «Бог накажет, никто не укажет». С другой стороны подчеркивается, что, несмотря на власть и силу Бога, существуют вещи, неподконтрольные даже ему: «Бог высоко, царь далеко». Все высказывания о Боге варьируют от восхваления Бога, признания его силы и власти («Бог видит, кто кого обидит») до сомнений в его могуществе («Бог правду видит, да не скоро скажет»). В паремиях находит отражение и тот факт, что Бог по-разному относится к людям: «Вам бог дал, а нам только посулил». Все высказывания о Боге нами разделены на четыре группы: рационально-констатирующие: («Бог правду видит, да не скоро скажет»); критически-оценочные («Бог высоко, царь далеко», «Бог и леса не уровнял»), призывно-молитвенные («Дай бог тому честь, кто умеет ее несть», «Дай бог раз жениться, раз креститься и раз умирать»); предупреждающие («На Бога надейся, да сам не плошай»).

Религиозному дискурсу присуща особая система ценностей. Ценности религиозного дискурса сводятся к ценностям веры - признание Бога, понятие греха, добродетели, спасения души, ощущение чуда и др. Ценности религиозного дискурса распадаются на четыре базовых класса: суперморальные, моральные, утилитарные, субутилитарные (см.: Карасик, 2002). Однако религиозный дискурс делает акцент на суперморальные и моральные ценности. Применительно к дискурсу религиозному мы разграничиваем механизм формирования ценностей, с одной стороны, и механизм их функционирования, с другой. Ценностную картину религиозного дискурса можно представить в виде оппозиций - «добро - зло», «жизнь - смерть», «истина (правда) - ложь», «божественное - земное».

«Добро» в христианской религиозной концепции реализуется и функционирует в следующих значениях: хорошие, положительные поступки человека («Уповай на Господа, и делай добро; живи на земле и храни истину»); честное, незапятнанное имя человека («Доброе имя лучше доброй масти, а день смерти — дня рождения»); праведность человека («Не оставляй умной и доброй жены»); умиротворение, покой («Нет добра для того, кто постоянно занимается злом») и т.п. Абсолютное благо, в конечном счете, есть сам Господь. Добру противопоставляется зло. Под понятие зла попадает любой дурной поступок, противоречащий религиозной морали, божественному миропорядку («Не будь мудрецом в глазах твоих, бойся Господа и уклоняйся от зла»), нечто негативное, неприемлемое в этическом плане («Не уклоняйся ни направо, ни налево; удали ногу твою от зла»), отрицательные качества человека («Злой глаз завистлив даже на хлеб, и в столе своем терпит скудость»); противозаконный поступок («Не замышляй против ближнего твоего зла, когда он без опасения живет с тобой»); негативное отношение человека к окружающим и себе («Кто зол для себя, для кого будет добр?»). Категории добра и зла разделяют весь мир верующего человека на то, что хорошо — а значит, есть благо, одобряемое Богом и то, что постулируется как плохое, запрещается религиозной и моралью, положениями закона.

Категория «жизни-смерти» делит жизнь человека на «до» и «после». Жизнь рассматривается как кратковременный отрезок пребывания человека в мире («И жизнь ваша в этом мире — забава легкая да тщета, и лишь в приюте будущего мира — истинная жизнь»). Смерть, с одной стороны, вызывает вполне естественный страх перед неизвестностью, а, с другой стороны, рассматривается как избавление от тягот жизни при условии, что человек прожил праведную жизнь («Со смертью человека нечестивого исчезает надежда, и ожидание беззаконных погибает. Праведник спасается от беды…»). Смерть видится мученику спасением, ему дана привилегия соединиться с Христом – в этом кульминация всей жизни.

Категория правды (истины) и лжи также представляется неотъемлемым компонентом религиозного дискурса. Знаком «истинности» отмечено все, что соответствует религиозным нормам, а, все отклоняющееся от нормы, выступает как ложное. Неслучайно, в любом религиозном мировоззрении существует понятие «истинное учение». Правда, истина рассматриваются как высшие качества Божественного: «Правда Твоя — как горы Божии, и судьбы Твои — бездна великая!» и единственный путь к спасению человека: «Тот, кто ходит непорочно, и делает правду, и говорит истину в сердце своем…..Поступающий так; не поколеблется вовек». Ложь не просто отрицается и отвергается («Не скажут уста мои неправды, и язык мой не произнесет лжи!»), но влечет наказание, которое воспринимается как проявление силы Бога («Ты погубишь говорящих ложь; кровожадного и коварного гнушается Господь») и торжество божественной справедливости («Лжесвидетель не останется ненаказанным, и кто говорит ложь, погибнет»). Если правда ассоциируется с Богом и спасением, то ложь ведет к гибели: «Нет в устах их истины; сердца их — пагуба, гортань их — открытый гроб», ассоциируется с разрушительной силой: «Ложь говорит каждый своему ближнему; уста льстивые, говорят от сердца притворного. Истребит Господь уста льстивые, язык велеречивый…».

Важное место в системе ценностей занимает оппозиция: «земное - божественное». Все, идущее от Бога и связанное с ним, имеет непреходящую ценность и, напротив, мир людей — несовершенен и ведет к погибели: «Когда взираю я на небеса Твои, дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил: то, что есть человек, что Ты помнишь его?...». Мир людей и мир божественного противопоставляются как мрак и бездна с одной стороны («Я сравнился с нисходящими в могилу; я стал как человека без силы… Ты положил меня в ров преисподний, во мрак, в бездну..») и свет, безграничная сила, с другой («От края небес исход Его, и шествие Его до края их, и ничто не укрыто от теплоты Его»). Среди ценностей божественного постулируются: сила божественного, вечность божественного, безграничная власть божественного, божественное как источник мудрости, божественное как благодать (нисходящая на человека), праведность божественного, истинность суда Бога, божественное как защита человека.

Противопоставление богатства и бедности дополняет ценностную картину религиозного дискурса - все материальное кратковременно и преходяще, человек не должен придавать этому значения, не должен стремиться к богатству («Спешащий к богатству и не думает, что нищета может постигнуть его»). Притеснение бедного рассматривается как выступление против самого Господа («Кто теснит бедного, тот хулит Творца его; чтущий же его благотворит нуждающемуся»). Бедность в глазах Всевышнего не порок и недостаток, а, напротив, качество, возвышающее человека и позволяющее заслужить благосклонность Бога. В религиозном дискурсе как эксплицитно, так и имплицитно постулируется положение о бесполезности материальных благ для человека истинно верующего и необходимости заботиться о душе. Бедный человек рассматривается как существо близкое к Богу, которому Господь помогает и которого поддерживает в трудных жизненных ситуациях.

Поскольку любая оценка предполагает обязательное наличие субъективного фактора, в работе рассмотрены некоторые виды модальности, которая накладывается на дескриптивное содержание высказывания в единой картине ценностей религиозного дискурса: модальность оценки («Лучше блюдо зелени, и при нем любовь, нежели откормленный бык и при нем ненависть»); модальность побуждения и долженствования («Ходи путем добрых, и держись стезей праведников, уклоняйся от зла»); модальность желания и просьбы («Господи! Услышь молитву мою, и вопль мой да придет к Тебе. Не скрывай лица Твоего от меня; в день скорби моей приклони ко мне ухо Твое…»), модальность предпочтения и совета («Надейся на Господа всем сердцем своим, и не полагайся на разум Твой»); модальность предостережения и запрета («….удали ногу твою от зла. Потому что пути праведные наблюдает Господь, а левые — испорчены», «Не вступай на стезю нечестивых, и не ходи по пути злых»); модальность угрозы. («Доколе невежды, будите любить невежество?...когда придет на вас ужас, как буря, и беда, как вихрь, принесется на вас; когда постигнет вас скорбь и теснота, тогда будут звать меня и не услышу; с утра будут искать меня и не найдут меня»).

В работе рассмотрены вопросы прецедентности религиозного дискурса, выделена внутренняя и внешняя прецедентность. Под внутренней прецедентностью понимается воспроизводимость хорошо известных первичных образцов религиозного дискурса — фрагментов Священного Писания в процессе построения вторичных жанровых образцов религиозного дискурса — в первую очередь, проповеди: «Мы не имеем право рассчитывать на то, что, прожив жизнь кое-как, недостойно ни себя, ни Бога, в последнее мгновение сможем сказать: Боже милостив буди ко мне, грешному!».

Говоря о внешней прецедентности религиозного дискурса, мы выделяем прецедентные имена, прецедентные высказывания, прецедентные ситуации, прецедентные феномены – каждая из указанных групп имеет ряд особенностей построения и функционирования в рамках религиозного дискурса. К разряду прецедентных имен могут быть отнесены как имена нарицательные: «ангел», «сатана», «бог», «богиня», «папа», так и собственные: «Иисус», «Илья», «Моисей», «Николай Чудотворец», «Святой Петр», «Магдалина», «Иуда», «Бенедикт XYI»; а также такие имена собственные, которые в силу их частого употребления, частично перешли в разряд нарицательных: «Адам», «Ева», «Господь», «Всевышний» и др. Большое количество библейских личных имен перешли в разряд прецедентных: «Лазарь» («Беден как Лазарь», «Лазаря петь»), «Магдалина» («Кающаяся Магдалина»), «Фома» («Фома неверующий), «Валтасар» («Валтасаров пир»), «Каин» («Каинова печать»), «Мамона» («Служить Христу и Мамоне). Использование прецедентного имени, как правило, всегда влечет за собой актуализацию прецедентной ситуации, например, прецедентные имена «Адам», «Ева» неизбежно влекут реализацию прецедентной ситуации — миф о создании мира. В качестве прецедентных могут выступать единицы, обозначающие титул, звание священнослужителя — «папа», «архимандрит», «митрополит», «епископ» и т.п.: «Одного из ватиканских кардиналов спрашивают: — Кто станет новым папой? — Не могу сказать…...но точно знаю, кто не станет…- Кто же? — У питерских шансов мало». Ряд прецедентных имен связаны с положительной оценкой — «Иисус», «Адам», «Ева», «Петр» и др., тогда как другие в самой своей семантике содержат отрицательный оценочный компонент — «Иуда», «Пилат», «Ирод». Прецедентное имя может выступать как заместителем определенной ситуации, так и использоваться в качестве символа, заместителя всего религиозного учения: «Великий комбинатор не любил ксендзов. В равной степени он отрицательно относился к раввинам, далай-ламам, попам, муэдзинам и прочим служителям культа». Особенностью прецедентного имени является его способность функционировать в качестве сложного знака.

Прецедентное высказывание входит в когнитивную базу носителей языка; в качестве прецедентных высказываний в религиозном дискурсе функционируют: «алчущие и жаждущие», «бить себя в грудь»; «внести свою лепту», «возвратиться на круги своя», «выпить/испить чашу до дна», «глас вопиющего в пустыне», «грехи молодости», «дар божий», «запретный плод», «злачное место», «злоба дня», «камень преткновения», «не оставить камня на камне», «за семью печатями», «корень зла», «плоть от плоти», «краеугольный камень», «кто не с нами, тот против нас», «лицом к лицу», «между небом и землей», «на седьмом небе», «нести свой крест», «соль земли», «умыть руки», «хлеб насущный», «the golden calf», «kill the fatted calf», «to bear (carry) one’s cross», «a crown of thorns», «the crumbs which fell from the rich man’s table», «a dead dog», «eat the fat of the land», «to go through fire and water»? «all flesh is grass», «be one’s flesh», «a forbidden fruit», «serve God and Mammon», «сlean hands», «the Holy of Holies» и т.д. Прецедентное высказывание, как и прецедентное имя, ассоциируется с целой ситуацией; за ним стоит прецедентный текст. Таким образом, прецедентное высказывание перестает быть единицей языка и становится единицей дискурса. Оно акцентирует внимание на более значимых репликах Священного Писания: «У нас под носом власть устраивает бордели. Вы, мусульмане, не должны допускать этого. Обратитесь к шариату, покарайте неверных!». В ряде случаев дальнейший контекст корректирует значение прецедентного высказывания, меняя смысл ситуации: «И пошел друг на друга, брат на брата, сын на отца….Д-а-а-а, страшная это вещь: третий день свадьбы». В данном случае присутствует некий эффект обманутого ожидания, при котором окончание высказывания совершенно не соответствует серьезности его начала. Снижение серьезности смысла прецедентного высказывания может достигаться либо за счет изменения общего контекста его функционирования, либо смены лица, от которого оно исходит: «Миссионер в пустыне встретился со львом. В ужасе он молится: — О, Великий Боже! Молю Тебя, внуши этому льву христианские чувства!....... Вдруг лев садится на задние лапы, склоняет голову и произносит: — Благослови, Господи, пищу, которую я сейчас приму!». Значение прецедентного высказывания может претерпевать изменения под влиянием контекста: «Бабушка, а правда, что по-христиански за каждое зло надо платить добром? — Правда, внучек! — Ну, так дай мне сто рублей — я твои очки сломал!». Прецедентные высказывания, функционирующие в рамках религиозного дискурса, разделены нами на: а) канонические — употребляющиеся без изменений, б) трансформированные — те, в которых присутствуют изменения (замещение, контаминация, изменение смыслового вектора).

Прецедентная ситуация — есть некая эталонная ситуация. Ярким примером прецедентной ситуации может служить ситуация предательства Иисуса Христа, ставшая «эталоном» предательства вообще — любое предательство воспринимается как вариант изначального «идеального» предательства, а имя Иуды становится прецедентным, приобретая статус имени-символа. В когнитивной базе носителя языка обязательно содержится представление о прецедентной ситуации: «Никогда не бойся делать то, что ты не умеешь. Помни, ковчег был построен любителем. Профессионалы построили «Титаник». Ряд прецедентных ситуаций имеют конкретное наименование - «Вавилон», «Голгофа» и т.д. Прецедентные ситуации могут актуализироваться с помощью прецедентного имени, ассоциируемого с данной ситуацией: «Иуда» — грех, предательство, «Магдалена» — раскаяние, «Христос» — страдания, спасение, «Адам и Ева» — первооснова, первородный грех. Прецедентная ситуация (как и прецедентное высказывание) может подвергаться контаминации — соединение двух прецедентных ситуаций в одну: «- Вот вы тут сидите, едите хлеб мой, пьете вино мое…..А ведь один из вас меня предаст! Воцарилось неловкое молчание. - И кто же этот Иуда? — спросил Иоанн. - Да вот хотя бы он! — обвиняющий перст указал в конец стола.- Павел! Все лица обратились в сторону побледневшего Павла. - Ну, батя, — пробормотал Павлик Морозов и сглотнул. — Ну, у тебя и шуточки!». Начинаясь, как ситуация, отсылающая к прецеденту предательства Иуды и имеющая непосредственное отношение к религиозному контексту, она неожиданно переходит в ситуацию, отсылающую также к хорошо известной ситуации — предательству отца Павликом Морозовым. Хорошо известная прецедентная ситуация может трансформироваться настолько, что о ней свидетельствует лишь название, сюжет и некоторые черты, которые оказываются узнаваемы членами социума: «- Как появился мир? — Господь пересолил суп. Рассердившись, он выплеснул суп (вместе с ложкой) на близлежащий мертволежащий камень. Так образовался океан. Второпях, пытаясь выловить ложку (вещь антикварная, подарок тети Сары), Бог ошпарил руку. Так появилась брань и, чуть позже гель от ожогов. Для охлаждения ситуации были созданы дождь и ветер. Чтобы облегчить поиски, Он сотворил свет. Тьма возникла несколько раньше, как непредсказуемый побочный эффект при выращивании черных дыр. Ложка, к всеобщей радости, была успешно извлечена и водружена на свое законное место. Вылитый же бульон со временем стух и дал жизнь первобактериям… Далее — все по Дарвину». Встречаются случаи «новой» интерпретации прецедентной ситуации и даже некоторых положений религиозного учения: «Археологам удалось полностью расшифровать надпись на скрижали Завета. Оказалось, что заповедь была всего одна: «Сын мой! Помни, НЕ с глаголами пишется раздельно! Например: «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй»…» .

Применительно к религиозному дискурсу в работе рассматриваются прецедентные феномены, которые могут быть как вербальными, так и невербальными. Выделение такой категории в рамках религиозного дискурса определяется особенностями данного типа общения. К разряду прецедентных феноменов религиозного дискурса мы относим: а) понятия, характерные для религиозного дискурса: «религиозные заповеди», «церковные таинства», «акт очищения», «исповедь», «схождение священного огня», «пост»; б) жесты, характерные для религиозного дискурса: «осенение крестным знамением», «земной поклон»; в) абстрактные понятия: «апокалипсис», «грех», «преисподняя», «искушение».

Все прецедентные единицы могут использоваться с целью поместить тот или иной факт, о котором идет речь в тексте, в определенную историческую (библейскую) перспективу; использовать уже имеющийся образ в новом сообщении; для ссылки на авторитет; для подтверждения правильности передаваемой мысли; для акцентирования внимания на ярком образе (эстетическая задача).

Третья глава «Жанровое пространство религиозного дискурса» посвящена вопросам жанровой специфики религиозного дискурса. Мы определяем жанр как вербальное оформление типичной ситуации взаимодействия людей, совокупность текстовых произведений, объединенных единой целью, одинаковой или близкой тематикой, имеющих сходные композиционные формы, реализующиеся в типичной коммуникативной ситуации. Выделение жанров в религиозном дискурсе представляется сложным в силу: а) сложного характера коммуникации, в рамках которой высказывание перерастает свои границы и становится событием; б) сложного характера иллокутивного потенциала, совокупности интенций, обнаруживающих довольно сложные конфигурации. В отношении религиозного дискурса мы выделяем первичные и вторичные речевые жанры. К первичным мы относим жанры притчи, псалма и молитвы. В разряд вторичных входят жанры, представляющие собой интерпретацию первичных религиозных образцов - текстов Священного Писания в целом, опирающихся на них композиционно, ситуативно и ценностно — проповедь, исповедь и т.д.

В содержательном и языковом плане псалмы представляют настолько разноплановое явление, что оказывается трудно выделить общие закономерности и провести их полный и завершенный анализ. В работе выделяются классы, группы псалмов по: основной внутренней интенции, временной отнесенности, внутреннему характеру, ведущей стратегии.

???????~?»); разъяснения сущности деяний и милости Божьей («Ибо как высоко небо над землею, так велика милость Господа к боящимся Его»); репрезентация общей картины мироустройства и жизни («….Небо — небо Господу, а землю Он дал сынам человеческим…»); приказы человеку, руководства к действию («Воспойте Господу новую песню, ибо Он сотворил все чудеса!»); обещания человеку («Принеси в жертву Богу хвалу, и воздай Всевышнему обеты твои …Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня») и т.п. Псалмы директивной направленности отличаются эмоциональностью («Пойте Богу нашему, пойте имени Его, превозносите Шествующего на небесах: Имя Ему: Господь; и радуйтесь пред лицем Его»). Ряд псалмов этой группы складываются из кратких фраз-директив, которые воспринимаются как призыв к действию: «Остановитесь и познайте, что я Бог, буду превознесен в народах, превознесен на земле».

Псалмы интеррогативной направленности чрезвычайно эффективны по степени своего воздействия. Интеррогативная форма предполагает ответ, и даже если такой ответ не выражен эксплицитно, он, безусловно, зарождается в сознании и душе верующего: «Зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное? Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его?… Итак, вразумитесь, цари….Служите Господу со страхом и радуйтесь пред Ним с трепетом». Интеррогативные формы могут содержать упрек Всевышнему за то, что тот отвернулся от человека, не оказывает помощи ему: «Для чего Господь стоишь вдали, скрываешь себя во время скорби?»; «Доколе мне слагать советы в душе моей, скорбь в сердце моем день и ночь? Доколе врагу моему возноситься надо мною?». Упрек может исходить от Бога и адресоваться человеку, который забыл заветы Бога и живет неправедно: «Доколе слава моя будет в поругании? Доколе будите любить суету и искать лжи?».

Псалмы эмотивной направленности могут передавать: внутреннее состояние человека, его эмоции: «Призри на меня, Господи, ибо одинок я и угнетен», «Радуются уста мои, когда я пою Тебе»; восхваление Бога: «Благословите Господа, все Ангелы Его, крепкие силою, исполняющие слово Его, повинуясь гласу слова Его. Благословите Господа, все воинство его, служители Его, исполняющие волю Его. Благословите Господа, все дела Его…Благослови, душа моя Господа!»; благодарность Богу за то, что Он хранит верующего: «Господь — Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться! Он покоит меня на злачных пожитях и водит меня к водам тихим. Подкрепляет душу мою; направляет меня на стези правды ради имени Своего. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня. Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя переполнена. Так, благость и милость (Твоя) да сопровождают меня, и я пребуду в доме Господнем многие дни»; уверенность, что Господь не оставит верующего даже в минуту опасности или смерти: «Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на которого я уповаю!......Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. На аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона……..Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним я в скорби; избавлю его, и прославлю его; долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое»; ощущение блаженства от приобщения к вере: «Блаженны живущие в доме Твоем, они непрестанно будут восхвалять Тебя….один день во дворах Твоих лучше тысячи. Желаю лучше быть у порога в доме Божием, нежели жить в шатрах нечестия, ибо Господь Бог есть солнце и щит, Господь дает благодать и славу…….Господи сил! Блажен человек, уповающий на Тебя!» и т.п.

По временной отнесенности нами выделены псалмы ретроспективной и интроспективной направленности, а также псалмы, либо не имеющие какой-либо определенной временной отнесенности, либо относящиеся к настоящему. Псалмы ретроспективного характера могут содержать описание прошлого события и вместе с тем нести «привязку» к настоящей ситуации, выражая причины событий, последствия которых проявляются в настоящее время и, так или иначе, влияют на человека: «Воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих вознаградил меня; ибо я хранил пути Господни и не был нечестивым пред Богом моим; ибо все заповеди Его предо мною, и от уставов Его я не отступал…». Ретроспективное изложение событий может фиксировать последовательность шагов человека в прошлом в поисках правды жизни: «Твердо уповал я на Господа, и он приклонился ко мне и услышал вопль мой. Извлек меня из страшного рва, из тинистого болота; и поставил на камне ноги мои, и утвердил стопы мои; и вложил в уста мои новую песнь — хвалу Богу нашему». В псалмах может содержаться указание на то, насколько страшна может быть кара Бога в будущем, если человек отступит от Его заповедей: «Ибо стрелы Твои вонзились в меня, и рука Твоя тяготеет на мне. Нет целого места в плоти моей от гнева Твоего; нет мира в костях моих от грехов моих. Ибо беззакония мои превысили голову мою…». Псалмы ретроспективной направленности могут содержать рассуждения о прошлом: «Боже! Ты отринул нас, Ты сокрушил нас, Ты прогневался: обратись к нам. Ты потряс землю, разбил ее…..Ты дал испытать народу Твоему жестокое…», переходящее как в признание прошлых ошибок: «Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стоять; вошел в глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня…», так и в сожаление о содеянном, раскаяние: «Они сидели во тьме и тени смертной, окованные скорбью и железом; ибо не покорялись словам Божиим и небрегли о воле Всевышнего»

В работе проводится классификация псалмов и по внутреннему характеру; выделены псалмы медитативного, нарративного, констативного, апеллятивного и эмотивного характера. В псалмах медитативного характера автор, как правило, размышляет об: истинности веры («Он покоит меня…..Подкрепляет душу мою……Если я пойду и длиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох!»); существующем мироустройстве и положении вещей: («Блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты! Блажен человек, которому Господь не вменит греха….», Словом Господа сотворены небеса, и духом уст Его - все воинство их»); величии Бога и его силе («Глас Господа сокрушает кедры ….Глас Господа высекает пламя огня…Глас Господа потрясает пустыню….будет восседать Господь царем вовек»); правоте и правде Бога: («Ибо слово Господне право и все дела Его верны. Он любит правду и суд…»); грешной сущности человека («Нет целого места в плоти моей …..нет мира в костях моих от грехов моих…»); славных делах Бога («Славьте Бога Богов…Того, Который один творит чудеса великие…..Который сотворил небеса премудро,…..сотворил светила великие…дает пищу всякой плоти, ибо вовек милость Его»); чувствах человека к Всевышнему: («Вспоминаю о Боге, и трепещу; помышляю и изнемогает дух мой. Ты не даешь мне сомкнуть очей моих; я потрясен и не могу говорить»); благости человека, на которого снизошла милость Бога («Блажен человек, которого вразумляешь Ты, Господи, и наставляешь законом Твоим…»); ничтожности человека в сравнении с Богом («Дни человека — как трава…. Пройдет над ним ветер, и нет его…. Милость же Господня от века до века…Господь на небесах и царство Его всем обладает»).

Основная направленность псалмов нарративного плана — описание прошлых и настоящих событий, моральных основ жизни («Наклонил он небеса и сошел……Пустил стрелы свои и рассеял их множеством молний и рассыпал их…») перекликается с повествованием о сотворении мира: «И сказал Бог: да будет твердь посреди воды…. и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью…». В тематическом и интенционном планах в псалмах нарративного характера может содержаться: констатация величия Господа («Ты же, Господи, вовек пребываешь и память о Тебе в род и род»); раскаяние грешника, мольба о помиловании («Помилуй меня, Господи, ибо тесно мне; иссохло от горести око мое, душа моя и утроба моя….изнемогла от грехов моих жизнь моя…»); благодарность Богу за то, что «хранит» верующего («Спаси меня от пасти льва, и от рогов единорогов, услышав, избавь меня….О Тебе хвала моя на собрании великом; воздам обеты мои перед боящимися Его»); упование на Бога в несчастье («Помилуй, меня, исцели душу мою; ибо согрешил я пред Тобою. Враги мои говорят обо мне злое…Все, ненавидящие меня, шепчут между собою против меня, замышляют на меня зло»); блаженство верующих, посещающих храм Господень («Блаженны, живущие в храме Твоем; они непрестанно будут восхвалять Тебя»); уверенность, что Господь не оставит верующего даже в минуту смерти и опасности («Господь — упование мое; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим. Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему. Ибо ангелам Своим заповедал о тебе — охранять тебя на всех путях твоих..») и т.п.

Псалмы констативного характера смыкаются с псалмами нарративной направленности. В них постулируются истины, аксиомы, являющиеся основой жизни и всего мироздания: устройство мира Богом («Он превратил море в сушу и основал все…»); закон, установленный Всевышним («Он поставил устав в Иакове и положил закон в Израиле, который заповедал отцам нашим возвещать детям их, чтобы знал грядущий род»); могущество, сила Всевышнего («Твой день и Твоя ночь; Ты уготовил солнце и светила. Ты установил все пределы земли, лето и зиму Ты учредил»); власть Бога над миром людей («Твои небеса и Твоя земля; вселенную Ты сотворил, и что наполняет ее Ты основал…»). Псалмы данной группы делят весь окружающий мир на «мир Бога» и «мир человека», противопоставляя их. Мир Господа и сам Господь предстают как справедливые и незыблемые: «Престол Твой, Боже вовек; жезл правды — жезл царств Твоего»; мир человека изображается как нечто грешное, способное рухнуть в любую секунду: «…Человек как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет; вечером подсекается и засыхает. Ибо мы исчезаем от гнева Твоего, и от ярости Твоей мы в смятении….».

Псалмы апеллятивного характера отличаются, во-первых, директивностью, коммуникативной направленностью, а, во-вторых, эмотивностью. Среди псалмов апеллятивного характера мы выделяем образцы, направленные на простое установление контакта, во многом отличающиеся фатикой: «К Тебе взываю я, ибо Ты услышишь меня, Боже; приклони ухо Твое ко мне, услышь слова мои». Инициатива установления контакта может исходить как от человека, так и от Господа с просьбой к человеку прислушаться к пророчествам, предупреждениям: «Сыны мужей! Доколе слава моя будет в поругании!». Вместе с установлением контакта в псалмах данной группы присутствует просьба о помощи: «Ты, Господи не удаляйся от меня; сила моя! Поспеши на помощь мне; избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою», а также упрек Всевышнему за то, что не помогает человеку, отвернулся от него в трудные моменты его жизни и, позволяет совершаться беззаконию «Господи! Долго ли Ты будешь смотреть на это!».

По типу ведущей стратегии псалма мы выделяем псалмы с ведущей объясняющей и ведущей оценивающей стратегиями. В качестве вспомогательных стратегий, свойственных данному жанру религиозного дискурса, выступают коммуникативная, молитвенная, призывающая и утверждающая.

Притчи, как и псалмы, отнесены нами к числу первичных жанровых образцов религиозного дискурса. Все притчи представляют собой скрытый диалог автора с адресатом, и, хотя непосредственно ответной реакции не следует, сознание адресата само порождает ответ. Дидактический характер многих притч, желание дать наставления человеку, реализуется в прямых фразах-обращениях: «Слушай, сын мой, наставления отца твоего и не отвергай завета матери твоей…». В основе притчи лежит прием аллегории - за буквальным значением скрыт глубинный смысл, который, однако, легко предсказуем и выводим: «Проходил я мимо поля человека ленивого и мимо виноградника человека скудоумного. И вот, все это заросло терном, поверхность его покрылась крапивою, и каменная ограда его обрушилась. И посмотрел я, и обратил сердце мое, и посмотрел, и получил урок: «немного поспишь, немного подремлешь, немного, сложив руки, полежишь; и придет, как прохожий, бедность твоя, и нужда твоя — как человек вооруженный».

Многие эпизоды притч, а часто и целые притчи, построены на контрасте, демонстрируя положительные и отрицательные стороны мироздания: «Ленивая рука делает бедным, а рука прилежных обогащает…..Собирающий во время лета — сын разумный, спящий же во время жатвы — сын беспутный….Уста праведника — источник жизни, уста же беззаконных заградит насилие». Несмотря на возможность множественности интерпретаций, жанровые образцы притч трактуются различными адресатами более или менее одинаково, делаются именно такие выводы, которые, хочется думать, заложены в глубинной семантике притчи самим автором. Данное положение вполне объяснимо – автор притч настолько детально описывает каждую ситуацию и дает четкие трактовки, что выводы напрашиваются сами собой.

В работе выделены притча-наставление, притча-утверждение и притча-рассуждение. Если говорить о процентном соотношении, то большинство притч строятся и развиваются как притчи-наставления: «Сын мой! наставления моего не забывай, и заповеди мои да хранит сердце твое». Вполне фиксировано и окончание такой притчи, подводящее итог всему сказанному: «Кто нашел меня, тот нашел жизнь, согрешивший против меня наносит вред душе своей; все ненавидящие меня любят смерть».

Притча-утверждение строится как «нанизывание» друг на друга неких аксиом, содержащих то, что известно человеку, но что необходимо напоминать ему, ибо в этих данностях - основа жизни. В такой притче часто используется прием контраста: «кроткий язык — древо жизни, но необузданный — сокрушение духа», «сердце разумного ищет знания, уста же глупых питаются глупостью», «мудрые наследуют славу, глупые бесславие», «мудрый сердцем принимает заповеди, а глупый устами преткнется», «труды праведного — к жизни, успех нечестивого — ко греху», «не поможет богатство в день гнева, правда же спасет от смерти», «грешников преследует зло, а праведникам воздается добром», «дом беззаконных разорится, а жилище праведных процветает». Оканчивается такая притча фразой, подводящей итог сказанному. Довольно часто финальное высказывание бывает не связано по содержанию с предыдущей притчей тематически, но коррелирует с ней на глубинном уровне, требуется мыслительное усилие для того, чтобы соединить вместе содержательный план притчи и ее окончание: «На пути правды — жизнь, и на стезе ее нет смерти».

Притча-рассуждение близка притче-утверждению. Разница состоит в том, что в притче-рассуждении автор, сопоставляя различные точки зрения и концепции, пытается обосновать свои суждения, выстраивая логическую цепочку и устанавливая причинно-следственную связь: «не убоишься внезапного страха и пагубы от нечестивых, когда она придет, потому что Господь будет упованием твоим и сохранит ногу твою от уловления», «не соревнуй человеку, поступающему насильственно, и не избирай ни одного из путей его; потому что мерзость пред Господом развратный, а с праведными у Него общение». Большая часть притч строятся как притчи-наставления. Инициальная и финальная реплики притчи создают некую модальную рамку, в которую оказывается заключен содержательный план притчи. Во всей массе финальных реплик нами выделены вывод-умозаключение («Мудрые наследуют славу, а глупые — бесславие»), вывод-призыв («Перестань, сын мой, слушать внушения об уклонении от изречений разума…»), вывод-приказ («Итак, дети, слушайте меня и внимайте словам уст моих!….»), вывод-объяснение («Пути праведные наблюдает Господь, а левые — испорчены»), вывод-совет («Надейся на Господа всем сердцем своим, и не полагайся на разум Твой»), вывод-предсказание («И придет, как прохожий бедность твоя, и нужда твоя — как человек вооруженный») и вывод-угроза: «…..когда придет на вас ужас, как буря, и беда, как вихрь, принесется на вас; когда постигнет вас скорбь и теснота, тогда будут звать меня и не услышу; с утра будут искать меня и не найдут меня»).

Молитва является наиболее характерным жанром религиозного дискурса. Семантика молитвы предполагает обращение, просьбу, мольбу к Богу. При этом непосредственной обратной реакции адресата — Всевышнего – не существует, она не имеет вербального выражения, но «кристаллизуется» в сознании адресата. Молитва чаще всего развивается по определенному сценарию: клятва верности Богу, просьба, мольба человека, выражение благодарности за все то, что Всевышний ниспослал и продолжает ему посылать. По форме молитва представляет собой монолог, но вместе с тем, она обладает признаками диалогичности, поскольку верующий находится в постоянном внутреннем диалоге с Богом. Отправитель (адресант) молитвы, хотя и адресует ее вполне конкретному адресату — Богу, сам выступает в роли квазиадресата, автора, отправителя ответной реакции. Религиозное сознание предполагает мысленный ответ адресата самому себе, как бы от лица Бога. Произнося молитву, человек «прокручивает» в сознании возможные с его точки зрения ответы Всевышнего на его просьбы и мольбы. Молитва, в сущности, имеет два плана - эксплицитный (содержательное ядро молитвы) и имплицитный (внутренний, скрытый), в случае молитвы имплицитный план представляет собой конструируемый в сознании самого адресанта ответ на его же молитву, некое прогнозирование. Молитва представляет собой айсберг, верхняя (вербальная) часть которого лежит на поверхности, нижняя же, хотя и скрыта от восприятия, оказывается более содержательной.

По способу воплощения молитвы делятся на внешние и внутренние. Под внешней молитвой имеется в виду молитва вербализуемая, представляющая собой акт звучащей речи. Внутренняя молитва совершается человеком в душе и не требует вербализации, такая молитва не столь жестко регламентирована, произвольна. По времени произнесения молитвы делятся на утренние, полуденные, вечерние, полуночные (в зависимости от времени совершения церковной службы).

По типу адресата нами выделены молитвы к Господу: «Отче наш, Иже еси на Небесах! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на Небесах и на земле. Хлеб наш насущный даждь нам днесь…..»; к Иисусу Христу: «Всемилостивый Боже мой, Иисусе Христе, многия ради любви сошел и воплотился еси, яко да спасеши всех. Молю Тя, яще бо от дел спасеши мя….»; к Богородице: «Пресвятая Владычица моя Богородица, святыми Твоими и всесильными мольбами отжени от меня, смиренного и окаянного раба Твоего, уныние, забвение, неразумение, нерадение, и вся скверная, лукавая и хульная помышления от окаянного моего сердца и от помраченного ума моего…..»; к Ангелу-хранителю: «Святый Ангеле, предстояй окаянней моей души и страстней моей жизни, не остави меня грешного….»; к определенному святому или Святой Троице: «Ото сна восстав, благодарю Тя, Святая Троице, яко многия ради Твоея благости и долготерпения не прогневался на мя, лениваго и грешнаго… Просвети очи мои мысленныя, отверзи моя уста поучатися словесем Твоим….».

По интенционной направленности мы разделяем молитвы на следующие разновидности: 1) призывно-просительные: «Владычице, молю Тя, ум мой облагодати. Ступати право мя настави, путем Христовых заповедей. Бдети к песни укрепи, уныния сон отготяняющи ... В нощи мя и во дни сохраняй, борющих враг избавляющи мя. Жизнодателя Бога родшая, умерщвлена мя страстьми оживи… Врача родшая, уврачуй души моей многолетныя страсти»; 2) нарративно-благодарственные: «От сна восстав, благодарю Тя, Святая Троице, яко многия ради Твоея благости и долготерпения не прогневался еси на мя, лениваго и грешнаго, ниже погубил мя еси со беззаконьми моими; но человеколюбствовал еси обычно и в нечаянии лежащего воздвигл мя…»; 3) хвалебно-благодарственные: «Благодарим Тя, яко не погубил еси нас со беззаконьями нашими, но человеколюбствовал еси обычно, … просвети наша мысли, очеса, и ум наш от тяжкого сна лености возстави: отверзи наша уста, и исполни я Твоего хваления… Аминь».

Интенция просьбы является основной в любой молитве. Во всем многообразии проанализированных образцов можно выделить некоторые индивидуальные интенции или направления внутри самого подкласса просьб. Прежде всего, следует разграничить такие группы речевых образцов, как просьба «за себя» и просьба «за другого». Однако все просьбы (даже те, которые высказываются как бы за другого человека, за некое третье лицо) так или иначе касаются самого молящегося, он «включает», «причисляет» себя к единоверцам, к сообществу людей, он осознает себя частью сообщества верующих: «Милосердия двери отверзи нам, благословенная Богородице, надеющиеся на Тя да не погибнем, но да избавимся тобою от бед: Ты бо еси спасение рода христианского».

Анализ тематики заключенных в молитвах просьб позволил выделить следующие: просьба о помощи вообще (без конкретизации), просьба о совете, просьба о защите, просьба о спасении в будущем, просьба придать духовные силы (укрепить в вере), просьба дать физические силы (исцеление), просьба не отворачиваться от грешника.

В отличие от первичных жанров притчи, псалма и молитвы, проповедь относится к числу вторичных жанровых образцов религиозного дискурса. С лингвистической точки зрения проповедь представляет собой монолог, произносимый священнослужителем как в рамках богослужения, так и во время, не ограниченное временем церковной службы, монолог, содержащий поучения, наставления, разъяснения основ веры и т.п. с целью конкретного религиозно-мотивированного воздействия на адресата. Задача проповедника - раскрыть и донести до верующего положения и основные истины христианской веры, помочь глубже проникнуть в смысл Писания, побудить слушателей сообразовывать свою жизнь с христианским учением