ФИШМАН Леонид Гершевич

Политические дискурсы постсоветской России:

теоретико-методологический анализ

23.00.01. – теория политики, история и

методология политической науки

Автореферат

диссертации на соискание

ученой степени доктора политических наук

Екатеринбург – 2007

Работа выполнена в отделе философии Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук

Официальные оппоненты:

доктор политических наук, профессор Глушкова Светлана Игоревна

доктор политических наук, профессор Красильников Дмитрий Георгиевич

доктор политических наук, профессор Стровский Дмитрий Леонидович

Ведущая организация: Институт научной информации по общественным наукам РАН (ИНИОН РАН)

Защита состоится 17 октября 2007 года в «13» часов на заседании диссертационного совета Д 004.018.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Институте философии и права Уральского отделения Российской академии наук по адресу: 620144, г. Екатеринбург, ул. 8 Марта, 68, актовый зал.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук.

Автореферат разослан « » 2007 года.

Ученый секретарь диссертационного совета

доктор политических наук М.А.Фадеичева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования

Часто встречается небезосновательная точка зрения, согласно которой правители современной России не имеют долговременной стратегии развития. Но если существуют альтернативы правительственной стратегии, то они пока только добиваются общественного признания. Это является одной из важных причин пристального внимания со стороны теоретиков и практиков к идее общенациональной идеологии, как проекта развития для России в настоящем и будущем. И по этой же причине актуально изучение современных российских политических дискурсов как типов политического мышления, некоторые из которых, возможно, в недалеком будущем станут основой проектов развития для всей страны, определят ее место в мире и ее роль в современной истории. Однако это изучение невозможно без отсылки к глобальному политическому и культурному контексту, в котором формируется современная российская политическая мысль.

Одним из характерных явлений второй половины ХХ века стало, по широко распространенному мнению, исчезновение коллективных утопий и резкое ослабление влияния некогда могущественных политических идеологий. Вместо утопий и идеологий в области политической мысли закат Модерна привел к формированию как на Западе, так и в России нового идейного консенсуса, обусловленного политическими и экономическими реалиями эпохи глобализма, движения к постиндустриальному обществу и «надстраивающей» эти процессы постмодернистской культурной трансформацией. (Соответственно, в диссертации под Модерном подразумевается исторический период начала XIX-первой половины XX века, в области политической мысли характеризующийся доминированием идеологий и утопий (метарассказов, метанарративов), а под Постмодерном - современность, характеризующаяся крушением данных метарассказов).

Преобладающий теперь на Западе политический дискурс Постмодерна и Глобализации – это дискурс, фактически отрицающий модерновый проект осуществления цивилизационной трансформации и достижение Будущего в пользу завоевания возможно большей сферы влияния и природных ресурсов в настоящем. Этот дискурс во все большей степени исключает научно-технический прогресс или ориентирует его не на изменение облика человеческой цивилизации, а на создание инструментов удержания власти и контроля над населением. С самого начала своего возникновения доминирующий политический дискурс Постмодерна отрицал социальное экспериментирование и сумел навязать такое же отрицательное отношение к эксперименту своим «официальным оппонентам».

Из метафизического отказа экспериментировать возникло принципиально иное по сравнению с модерновым отношение к достижениям науки и техники. Оно проявляется в росте потребительского отношения к плодам науки и техники: от них требуется только делать для уже существующего, освобожденного от пут «репрессивной культуры» человека жизнь удобнее и приятнее. Был утрачен стимул к массовому внедрению таких достижений научно-технического прогресса, которые способны радикально трансформировать облик человеческой цивилизации, вывести ее на качественно новую ступень развития.

Постепенно подменившие проект Просвещения и Модерна глобалистский «дискурс передела» и постмодернистский дискурс эмансипации обозначили контуры того идейного тупика, в котором оказалось вначале западное, а затем и все остальное человечество. Все более откровенный передел мировых природных богатств в пользу потребителей из стран «золотого миллиарда» философски обосновывается постмодернистской борьбой с разного рода «центризмами»: Западу пора предоставить все прочие народы самим себе и не навязывать им своих культурных стандартов и политических институтов. Западу требуются только их ресурсы и рабочая сила, но он более не желает их всерьез развивать и «цивилизовывать» путем переваривания «плавильном тигле» своей культуры. Это обосновывается уже соображениями «политкорректности».

Оппонирующие сторонникам политкорректности традиционалисты желали бы возродить практику воспроизводства традиционных культурных ценностей Запада. Те, кто упорствует в разрушении европейской культуры в пользу меньшинств, с их точки зрения представляются участниками старого леворадикального заговора против христианской цивилизации. Традиционалистская реставрация культурной идентичности Запада поэтому также не подразумевает социального экспериментирования. И такая позиция – другая граница постмодернистского идейного тупика, в котором обе спорящие стороны отказываются от проекта Модерна, апеллируя к тем или иным образцам домодернистских ценностей.

Результаты постмодернизации поля российской политики во многом аналогичны. Такие понятия как «коммунизм», «социализм», «либерализм», «консерватизм» и в повседневной практике и в теории у нас быстро приобрели значение, весьма отличающееся от того, которое приписывалось им в эпоху модернового господства идеологий и утопий. Немаловажной причиной складывания такой ситуации было то, что в постперестроечной России практически все эти идеологии появились не как результат теоретического осмысления собственных социальных, экономических, политических проблем и не как следствие столкновения определенных социальных групп. В основном они стали результатом заимствования соответствующих западных идеологических течений или же следствием попытки возродить аналогичное отечественное идеологическое наследие дооктябрьских времен. Каковы бы ни были истоки этих попыток формирования идеологического поля, они совершались уже в постсоветской России, в обществе, имевшем опыт самостоятельного и весьма отличного как от западного, так и российского дореволюционного индустриального развития и культурной модернизации. Разумеется, эта ситуация значительно отличалась как от обстоятельств, в которых сформировались классические западные идеологии, так и от условий, в которых данные идеологии трансформировались на протяжение ХХ века. Результатом стало формирование многочисленных и удивительно устойчивых кентавров и химер, прикрывающихся названиями классических модерновых идеологий, но в действительности являющихся чем-то принципиально иным. Тем не менее, многие из этих кентавров и химер аналогичны западным политическим течениям и умонастроениям эпохи глобализации и постмодернизации, которые У.Бек метко называет «красным» и «черным» «протекционизмами».

Конечно, нельзя отрицать культурную специфику условий, в которых происходит формирование идейного поля российского политики постсоветского периода. Российский Модерн изначально был более укоренен в практиках и ценностях традиционного общества. Российский политический Постмодерн апеллирует к домодерновой традиции, но унаследованный от Модерна компонент у него выражен слабее, чем на Западе. Поэтому, когда в поле российской политической мысли постмодернизировалось, вновь актуализировалась старая парадигма западничества и почвенничества. Инволюция российского политического дискурса к домодерновому состоянию свела на нет не успевшее оформиться идеологическое разделение политических сил на правых и левых в привычном западном понимании. С другой стороны в течение 90-х годов вначале усилиями коммунистической и патриотической оппозиции, а затем и при активном участии сменявших друг друга «партий власти» выработался разделяемый большинством участников политического процесса дискурс, который можно назвать дискурсом «нормального общества и здравого смысла». В российской политической мысли сложился постмодернистский консенсус, теоретической базой которого стали западничество и почвенничество. Отечественный вариант постмодернистского идейного консенсуса, как и западный, устойчиво негативно настроен по отношению к социальному экспериментированию. Коммунисты, патриоты и партии власти при всех взаимных разногласиях были единодушны в одном: Россия больше не должна становиться полем социальных экспериментов. Ни одна мало-мальски значимая политическая сила поэтому не предлагала и не предлагает инновационного пути развития, предпочитая опираться либо на западный опыт, либо на опробованные политические и экономические стратегии прошлого. Точно так же, как возобладавший на Западе дискурс Постмодерна и Глобализации закрывает человечеству как целому дорогу в будущее, отечественный постмодернистский идейный консенсус закрывает дорогу в будущее для России.

Проблема заключается в том, что сегодня еще не разработан в полной мере адекватный понятийный аппарат для осмысления ситуации, сложившейся в сфере современной российской политической мысли. Наиболее часто употребляемое понятие, используемое с этой целью – это понятие идеологии. Но, применяя его, современный политолог практически всегда оказываемся в щекотливой ситуации. Если он понимает идеологию в модерновом смысле (т.е. как политическое учение с отчетливо выраженной классовой основой, апеллирующее к научной рациональности и т.д.), то в современных российский политических «идеологиях» все это можно обнаружить лишь с очень большими натяжками. В них нет ни классовой основы, ни характерного для модерновых идеологий рационализма и апелляции к авторитету науки, ни «историцистской» веры в прогресс и т.д. В том же случае, когда под идеологией подразумевается вообще любая символическая структура, способствующая социальной интеграции, дело обстоит еще плачевнее. Очевидно, что ни одна из российских «идеологий» такой функции не выполняет и не способна выполнить в принципе. Из этого достойного сожаления факта нередко делается следующий вывод: надо создать некую «общенациональную идеологию», которая и будет добросовестно выполнять свою интегративную функцию. Так считают и те, кому направление пореформенных преобразований в целом нравится и те, кто придерживается противоположной точки зрения. В соответствии с современными (онтологизированными) представлениями об идеологии, «общенациональная идеология» должна склеить воедино наше расколотое общество. В соответствии же с пережитками модерновых представлений об идеологии, от общенациональной идеологии хотят еще и достаточно высокой степени мировоззренческого рационализма. В итоге, требуемой «идеологии» приписываются характеристики, скорее достойные религии, мифа, научной концепции и, вдобавок, великого этического учения. То, что никто до сих пор не смог решить таким образом поставленную задачу, свидетельствует о неадекватности современному положению дел как самого понятия идеология, так и понятия «общенациональная идеология в частности».

Нередко поиски национальной идеологии осуществляются в русле ставшей вновь востребованной методологической стратегии поиска неких оснований народной ментальности (культурно-цивилизационной идентичности, «социальных архетипов», базовых мифологем и т.д.), на которых и планируется воздвигнуть затем здание национальной идеологии. Эта стратегия за период своего более чем полуторавекового существования доказала свою беспомощность: реальные преобразования совершались и будут совершаться у нас вовсе не с учетом нашей ментальности и т.п. феноменов, а с учетом конкретных потребностей политического и экономического развития. Но в нынешней ситуации она имеет спрос по той причине, что помогает символически оформить сложившийся постмодернистский идейный консенсус.

Все перечисленное выше было бы допустимо, если бы применение определенных терминов и стратегий не влекло за собой попыток сконструировать соответствующие им социальные феномены (вроде «общенациональной идеологии») или «обнаружить» их (как, например, «средний класс»), а затем строить на этом основании стратегию дальнейшего социально-политического развития, не задумываясь о том, насколько они имеют отношение к действительно происходящему и насколько адекватна реальности лежащая в их основании разновидность политической мысли и, в частности, политической теории и идеологии. Поэтому в диссертационном исследовании мы уделяем особое внимание типологизации феноменов политической мысли, которые далеко не всегда сводились (и тем более не сводятся теперь) к ставшим привычными идеологиям или утопиям.

В предлагаемом исследовании мы исходим из того, что не всякий продукт политической мысли есть «идеология»; и в частности в современной России критериям «идеологичности» отвечают далеко не все образцы политических дискурсов. Главный недостаток понятия идеологии заключается в том, что в нем уже заложен некий набор функций, которые должна выполнять любая «идеология» (например, выражение классового интереса или осуществление социальной интеграции). И поэтому как узкое модерновое понятие идеологии, так и широкое онтологизированное ее понимание сталкиваются с неразрешимыми трудностями при попытке применить их к анализу современной политической мысли.

Таким образом, назрела необходимость существенно ограничить применение понятия идеологии, которое практически не помогает ни выяснить что все-таки требуется от наших политиков и политических мыслителей, ни вообще адекватно описать, с чем мы имеем дело в современной нам реальности. Требуется понятие с более скромными, чем у «идеологии» амбициями, более нейтральное, менее онтологизированное и менее ассоциирующееся с эпохой, которая уже миновала – с Модерном. Таким требованиям удовлетворяет понятие политического дискурса, применяемое в нашем исследовании. Мы полагаем, что каждому совершенно особому, уникальному состоянию общества (в том числе и нашему современному состоянию) соответствует столь же уникальная совокупность продуктов политической мысли, которые недопустимо и непродуктивно рассматривать непременно как идеологии или утопии, но имеет смысл рассматривать как политические дискурсы. Эта точка зрения может быть убедительно обоснована посредством обращения к истории политической мысли.

Исследуя особенности политического мышления, присущие конкретному обществу в конкретное время, мы можем отчасти предвидеть направление тех трансформаций, которые в этом обществе происходят, а с еще большей вероятностью можем сказать о том, в какую сторону это общество однозначно не идет. Далее, мы можем уверенно квалифицировать степень обоснованности претензий тех или иных образцов политического дискурса на право представлять собой то, что они желают представлять. И если эта степень оказывается низкой, то мы можем, например, констатировать, что нечто, претендующее на статус идеологии или утопии на самом деле таковым не является, представляет собой образец совершенно иного типа политического дискурса, которому порой можно обнаружить аналоги в прошлом, а порой – нет.

Не выходя за рамки исследования только политических дискурсов, мы не можем, конечно, с большой степенью точности обрисовать в деталях тот тип общества, который его порождает. Но это и не является задачей предлагаемого исследования. Оно является попыткой описать положение в области современной российской политической мысли в категориях, представляющихся более адекватными наличной ситуации, нежели общепринятые. Это вовсе не означает, что вне идеологий невозможна никакая политическая мысль, что идеологический тип политической рациональности – единственный и что если у нас не появится в ближайшее время некоей «общенациональной идеологии», то крах России неизбежен. Напротив, на протяжении последнего десятилетия мы можем наблюдать развертывание ряда политических дискурсов, одни из которых свидетельствуют об однозначно негативных трансформациях в сфере политической мысли, характерной для «состояния Постмодерна», а другие, возможно, указывают пути выхода из этого состояния.

Объектом исследования являются совокупность доминирующих и маргинальных политические дискурсов современной России, отражающая состояние политической мысли, характерное для эпохи Постмодерна.

Предметом исследования являются характерные черты и особенности российских домодерновых, модерновых и постмодерновых политических дискурсов в их динамике и взаимосвязи.

Степень разработанности проблемы