Ограниченные возможности парламентской формы правления для решения трансформационных задач радикально-либерального переустройства общества, в условиях, когда такого рода концепции не имели достаточной опоры в массовом сознании, в ходе политической борьбы начала 90-х годов предопределили переход к президентскому режиму.

Бесконфликтное существование двух государственных институтов - формально всевластных органов народного представительства в лице Съезда и Верховного Совета и порожденного ими президентства - было возможным только в условиях необходимости борьбы с «партией-государством» в лице КПСС и контролируемыми ею союзными органами власти, а после августа 1991 – демонтажа этих структур.

Радикальные трансформационные процессы в начале 1990-х наложились в России на резкое обострение политического кризиса, выражавшегося в «войне властей», что предопределяло растущее недоверие и делегитимацию в массовом сознании власти как таковой.

Референдум 25 апреля 1993 года – это высшая точка не прекращавшейся с 1991 года “закачки” властных полномочий в институт российского президентства. После референдума он остался единственным, по сути дела, очевидным для населения носителем властных начал в стране, вставшей на грань полного распада.

В условиях несформированности партийно-политической системы после роспуска КПСС в России начался процесс зарождения «медиакратии» — прямой вовлеченности средств массовой информации в политическую борьбу в качестве «квази-партии» на стороне президентской команды, контролировавшей исполнительную власть. Исчезновение «образа врага» в лице союзного Центра и КПСС привело к тому, что эта «квази-партийная структура», начиная с VI Съезда народных депутатов (1992), стала одним из основных политических субъектов, ставивших на разрушение института парламентаризма, который объявлялся главным противником реформ и демократической российской государственности. В этих условиях партия власти отождествлялась со структурами президентской власти, а оппозиция – с парламентским институтом.

Общественно-политический кризис сентября-октября 1993 года, в начале которого народное мнение инерционно было на стороне президента, в корне изменил его восприятие институтов государственной власти. Нелегитимное прекращение деятельности парламентского института предопредели резкий поворот в отечественном менталитете и нарастающее в нем отторжение практически всех ключевых политических институтов.

За двенадцать лет функционирования нового парламентского учреждения – Государственной Думы – произошли серьезные изменения в расстановке партийно-политических сил, которые сказались на структурировании парламента. Российское общество после осеннего кризиса 1993 года прошло путь от размытой, многополюсной системы, через несовершенную двухпартийность, к полному доминированию «партии власти», которая опирается на разросшийся до половины электората просистемно настроенный слой избирателей. Эти подвижки в настроениях граждан отразились на политическом структурировании Думы, которая прошла путь от парламента, где не было явного доминирования партии власти и оппозиции, через представительство, где оппозиция имела блокирующий пакет голосов, к консолидации и абсолютному доминированию новой партии власти в лице «Единой России».

Реализация разными созывами Государственной Думы своих полномочий была прямо обусловлена соотношением партийно-политических сил в рамках дихотомии «партия власти – оппозиция». По мере расширения пропрезидентского ядра в парламенте, особенно в четвертой легислатуре, оппонирующая роль Думы снижалась, что привело к свертыванию ее представительной, финансово-бюджетной и контрольных функций.

Образ Государственной Думы пережил определенную эволюцию. Сначала ее воспринимали в качестве такого же (не лучше и не хуже) элемента власти, как распущенные Верховный Совет и Съезд народных депутатов, но - своего рода маловлиятельную их копию. Причем определение маловлиятельности проходит, практически, через весь период функционирования парламента. Следующий созыв Думы воспринимался через призму яро оппозиционного его характера в отношении президента и правительства. Третья легислатура породила восприятие Думы как «винтика» в правительственном механизме. В итоге этот процесс привел к низведению в массовом сознании образа парламентария до роли ходатая, а не законодателя.

Конституционно-правовой механизм «доверия – недоверия» правительству за десятилетие деятельности нового парламентского учреждения, Государственной Думы, приобрел иное, чем декларируется в Основном законе, содержание. Парламентской оппозицией он стал рассматриваться лишь как политическая технология, предоставляющая дополнительные возможности для давления, в том числе через воздействие на общественное мнение, на исполнительную власть и реального руководителя правительства – президента, который оставался практически недосягаемым для воздействия со стороны парламентариев правовыми и политическими способами.

Парламентские лидеры последних пятнадцати лет - от Верховного Совета до Государственной Думы - в народном менталитете воплощали, по аналитическим данным, не только чаяния и надежды, но и разочарования, которые вызывало становление такого государственного института, как парламент, ставший символом коренной трансформации всей общественно-политической и социально-экономической системы.

На входе (конец 80-х ХХ в.) и выходе (середина первого десятилетия ХХI в.) анализируемого политического процесса во мнении российских граждан доминировали в целом одинаково тревожные оценки состояния общественной жизни.

В нынешнем российском обществе, пока еще подспудно, закладывается база для почти такого же общественного взрыва, какой произошел в стране на рубеже 90-х годов прошлого столетия.

Теоретическая и практическая значимость исследования заключается в том, что оно может быть использовано как государственными инстанциями, так и политическими партиями России в процессе дальнейшего развития отечественной парламентской системы. В частности, при подготовке к совершенствованию властной вертикали, выработке принципов государственной политики в отношении политических партий и движений; в определении партиями и общественными организациями своих позиций в вопросах, связанных с участием в законодательной и для оптимизации деятельности депутатских объединений в парламентских сферах; в работе по совершенствованию освещения деятельности парламента в средствах массовой информации; в учебных процессах - для подготовки государственных служащих и других специалистов соответствующего профиля.

Апробация результатов исследования

Основные положения диссертации были представлены в докладах и выступлениях на научных конференциях и семинарах, в методических рекомендациях для избирательных штабов; нашли отражение в книгах и статьях. Например, в монографиях самого автора: «Российский парламентаризм между признанием и отторжением. Проблема массового восприятия (1989 – 2005 гг.)». – М.: 2005; «Вечевой» парламентаризм России на переломе эпох (1989-1993 гг.)». – М.: 2005. А также в коллективных, выполненных в соавторстве: «Политическая социология. Искушение двухпартийностью: массовые настроения и избирательные кампании 2003-2004 годов». – М.: 2004; «Политическая социология: массовые настроения на переломе веков (1998-2003 гг.)». – М.: 2003 и др. В официальных изданиях Государственной Думы и Верховного Совета РСФСР (в соавторстве): «Народные депутаты России. 1990-1993» – М.: 1998; «Парламентские фракции и блоки». – М.: 1993 и др.

Выводы, концептуальные положения работы использованы в избирательных программах ряда политических партий, нашли воплощение в практической деятельности высших представительных и законодательных органов власти Российской Федерации. Автор являлся инициатором и организатором издания первых внутрипарламентских периодических информационно-аналитических бюллетеней – «Парламентская неделя» и «Парламент в зеркале прессы», традиции которых продолжаются в материалах, издаваемых ныне Управлением по связям с общественностью и взаимодействию со СМИ. Он был также инициатором регулярных официальных информационных сообщений о текущей парламентской деятельности, введенных в практику Пресс-службы парламента с сентября 1990 года (что используется и поныне тем же подразделением). Результаты исследования реализовывались парламентским аппаратом в ходе научно-аналитического сопровождения думской деятельности.

Структура диссертации

Работа состоит из «Введения», пяти глав, «Заключения», библиографии, приложения с табличным и графическим материалом.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во «Введении» обосновывается актуальность темы исследования, характеризуется степень ее научной разработанности, определяется методология исследования, формулируются цель и задачи, объект и предмет, научная новизна и практическая значимость работы.

Исходя из того что ключевыми для данного исследования являются понятия «парламентаризм», «общественное мнение», «массовое восприятие», автор подробно анализирует указанный категориальный аппарат.

Многовариантность понятия «парламентаризм» достаточно подробно проанализирована в научной литературе. Общепринято, что он, как форма, принцип политической организации государства, при котором разграничены функции законодательных и исполнительных властей, но существует привилегированное положение парламента, сложился в эпоху революций XVI – XVIII веков. О «расцвете парламентаризма» в ХIX веке много написано применительно к Англии, отчасти — Франции после крушения бонапартизма и США в период так называемого «правления конгресса» в 80-90-е годы того же столетия. Причем мысль о необходимости «привилегированного» положения парламента была впервые последовательно сформулирована английским философом конца XVII — начала XVIII веков Дж. Локком, и с тех пор признается необходимым атрибутом парламентаризма. В российской научной литературе трактуется соответствующим образом.

Однако это порождает проблему: как идентифицировать и с помощью какого понятийного аппарата исследовать политические системы, где хотя и существуют разграничения функций законодательной и исполнительной власти, но нет этой самой «привилегированности». Ведь в таком случае, как утверждает, например, российский исследователь проблем парламентаризма Р.М.Романов, «нынешнюю систему государственного правления, возникшую после трагических событий октября 1993 г. и закрепленную в Конституции Российской Федерации (1993 г.), также вряд ли можно характеризовать термином “парламентаризм”, поскольку фактически верховенствующая власть сосредоточена в руках Президента России, являющегося по Конституции главой государства. Парламент же не только не оказывает какого-либо влияния на него, но и, согласно Конституции (ст. 84), последний может распустить Государственную Думу».

Впрочем, право роспуска парламентского учреждения, на которое указывает исследователь, это, скорее, юридико-технический аспект, который далеко не всегда свидетельствует о слабости представительного органа и силе главы государства. В Великобритании и Германии, например, соответственно король и президент при определенных условиях распускают парламенты, но это не говорит о сильной власти главы государства и не отменяет «привилегированность» Палаты общин или Бундестага.

Увязывая приведенные проблемы с современной трактовкой понятия «парламентаризм» применительно к разным политическим системам, многие авторы, соглашаясь с определением «привилегированности» законодательного и представительного органа, все же вынуждены оговариваться: “с усложнением структуры общества, связей происходит процесс усиления полномочий исполнительной власти (президента, правительства)”. Правда, каковы пределы усиления полномочий исполнительной власти, после чего исчезает «привилегированность» парламента и уже нельзя называть парламентаризмом конкретную систему государственного руководства обществом, не совсем ясно.

Многие российские исследователи деятельности представительных и законодательных органов власти, столкнувшись с проблемами стремительной деформации роли и значения парламентских учреждений в современном плюрализованном российском обществе, пытаются корректировать общепринятый понятийный аппарат (И.П.Рыбкин и С.Р.Гостева, О.О.Миронов, Р.М.Романов). Ряд из них полагают, что парламентаризм — одна из разновидностей форм, но не форма правления в юридическом смысле. Другие увязывают определение данного понятия с характером и организацией общественной жизни, достигнутым уровнем обеспечения прав, обязанностей и свобод граждан, т.е. со степенью демократизации, функционированием гражданского общества. А некоторые, в частности, специалист по теории государства и права В.А.Савельев, настаивают на том, что парламентаризм, как и федерализм, – это всего лишь принципы и оценочные, квалифицирующие, базовые категории. Авторы же четырехтомника «Конституционное (государственное) право зарубежных стран» говорят о необходимости «признания принципа верховенства парламента над исполнительной властью».

Понятие «парламентаризм» стало настолько общеупотребимым в научной литературе, что не только российские, но и западные политологи используют его вне локковского контекста «привилегированности». Хотя признанные в этом плане современные классики, известные английские конституционалисты ХХ века Уэйт и Филлипс прямо говорят о «парламентском верховенстве», «принципе парламентского верховенства», «суверенной законодательной власти», «отсутствии конкурирующей власти», т.е. о фактическом отрицании строгого разделения исполнительной и законодательной властей.

Например, У. фон Алеманн довольно далеко уходит от жестких трактовок Локка, Уэйта и Филлипса: «Если народное представительство не играет центральную роль в политике, то можно говорить об «авторитарном» и даже «тоталитарном» парламентаризме». Таким образом, исследователь недвусмысленно заявляет: некие разновидности парламентаризма возможны и без приоритетности, центральной роли парламента в системе государственных институтов.

Корифеи европейской политологии, включая М.Дюверже, с середины ХХ века во весь голос заговорили о «кризисе европейского парламентаризма». Кстати, вопрос об ограниченности либеральной демократии был поставлен еще К.Марксом. Исследуя сущность и различные формы социального отчуждения, он справедливо критиковал практику парламентаризма, формальность прав и свобод человека в классово разделенном обществе. И сегодня усиливающееся размывание роли и значения парламентских учреждений в современных политических системах порождает необходимость для различных исследователей добавлять к определению такие характеристики парламентаризма, которые, по сути, противоречат изначальному смыслу понятия.

Вместе с тем, если все перечисленные подходы можно с определенной условностью отнести к «западническим», то «почвеннический» подход к проблеме парламентаризма берет начало со взглядов А.Н.Радищева, который, как и Ж.-Ж. Руссо, был против парламентской формы народного представительства.

Известно отношение В.И.Ленина к парламентаризму и его концепция Советов как альтернативы этой системе государственной власти. Тенденция упадка политического влияния и роли парламента проанализирована им довольно подробно. Не раз писал он и о превращении парламентов в «говорильни», «болтающие корпорации», все больше отстраняемые от действительных рычагов власти.

Даже советская система нередко трактовалась как «советский парламентаризм». И такой подход был небезосновательным. Начиная с первой Конституции РСФСР (1918 г.), определялось доминирование народного представительства, когда, например, устанавливалось, что низовой ячейкой, управляющей на селе, являются сама община, сельский сход, а сельский Совет – частица верховной власти.

Этот «почвеннический» подход выразил известный российский государствовед, экс-председатель Верховного Совета СССР А.И.Лукьянов: «Разделение властей, которое заложено в американскую конституцию, по признанию самих зарубежных ученых, в полной мере нигде не осуществляется… Судебная система при всей своей независимости связана и с законодательной, и с исполнительной властями. Наши дореволюционные ученые, начиная с Л.И.Петражицкого и Ф.Ф.Кокошина, говорили о том, что теория разделения властей неприменима к России: «Власть всегда одна, разделяется только компетенция органов, которые осуществляют эту единую государственную власть». И на этой основе делает вывод: «Мы наблюдаем, как практически исчезает принцип разделения властей, на котором построен парламентаризм. Например, провозглашенное в ныне действующей конституции разделение властей все больше превращается в господство президентской вертикали. Происходит неуклонное ослабление роли представительных и судебных органов власти. Отделение органов самоуправления от государственной власти, установленное в конституции, приводит к деградации лишенного материальной базы местного самоуправления. Мы становимся свидетелями краха парламентаризма, представительной системы во всем мире, кризиса разделения властей и различных форм демократии. Это неизбежные результаты глобализации…».

Своеобразным отражением этого «почвеннического» подхода к парламентаризму можно считать функционирование перестроечного Съезда народных депутатов, который мог принять к рассмотрению и решению любой вопрос. Тогда как Верховный Совет, правительство и судебная система в рамках своей компетенции осуществляли эту верховную власть народного представительства. Да и политический режим, существующий в России после октябрьских событий 1993 года, во многом носит родовые черты этой концепции. Ведь, несмотря на декларации о разделении властей (ст.10) в действующей Конституции, получается, что президент, осуществляющий государственную власть и имеющий огромные полномочия (ст.11), с одной стороны, выведен из системы разделения властей, а с другой – стоит над ними.

Как видим, хотя изучение законодательной власти и такого ее органа, как парламент, длится уже много веков, в науке все более распространяется многоаспектность и многовариантность определения даже самого понятия «парламентаризм», а его применение в различных контекстах далеко расходится с жесткими требованиями локковской «привилегированности» или «парламентского верховенства» Уэйта и Филлипса. Поэтому автором дается собственное оригинальное определение содержания этого понятия. Более адекватной нынешнему положению вещей признается характеристика парламентаризма с точки зрения осуществления парламентским институтом в системе государственного управления ключевой – представительной функции. Парламент — это единственный официальный орган народного представительства. Опираясь на представительную функцию, которая фиксирует его связь с народом, нацией, можно вместить в понятие «парламентаризм», по сути, все видовые его разновидности. Эта ключевая характеристика парламентаризма является универсальной. Реализуя ее, парламент, как общественный институт, получает способность обретать различные формы, в зависимости от характера государственности, социально-политических и экономических условий.

Выполнение функции народного представительства роднит и «привилегированный» парламентаризм, характерный для обществ с устойчивой и значительной ролью парламентов (Великобритания, Германия, Италия, Испания и др.), и «президентский» парламентаризм США, Франции, и «переходный» парламентаризм стран с неустойчивыми парламентскими институтами (Россия, некоторые государства Восточной и Центральной Европы, страны СНГ), и «авторитарный» парламентаризм стран со слабо оформленными парламентскими структурами, где парламенты играют роль законосовещательных органов (страны Латинской Америки и Юго-Восточной Азии).

Да, юридически понимаемый принцип парламентаризма, как верховенство, привилегированность парламентских учреждений, имеет свою сферу применения в теории государства и права. Однако в научных исследованиях все более активно используются расширительные политологические его толкования. Их можно довольно четко свести к его определению, с точки зрения реализации исходной функции парламентского учреждения, как народного представительства, созданного для выполнения воли народа (в качестве высшей представительной власти) и контроля за властью исполнительной. Именно такое понимание, как представляется, позволяет согласовать многие упоминавшиеся дефиниции.

Ведь даже с исторической точки зрения, начиная с 1275 года, с Великой Хартии вольностей, английской и французской революций, парламентское представительство собиралось для контроля за монархией, т.е. создавалось народное представительство, теснящее исполнительную власть, монархический строй. И уже из представительной природы вытекали функции контроля за законодательством, бюджетом и т.п. В основе парламентской деятельности лежали не разделение властей, не законодательство, а контроль за исполнительной властью или монархом.

Поэтому в работе парламентаризм трактуется как элемент политической системы, в которой суверенная воля народа воплощается в избранном на основе общепринятых демократических процедур народном представительстве, осуществляющем в том или ином объеме законодательную, финансово-бюджетную, контрольную функции, таким образом ограничивающем объем компетенции исполнительной и судебной ветвей государственной власти. И, уже в зависимости от уровня этих ограничений, можно говорить о «привилегированном» положении парламентских институтов при том или ином политическом режиме, об «авторитарном» и любом другом парламентаризме.