Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, определяются цель и задачи, дается характеристика материалов и методов исследования, отмечаются его научная новизна, теоретическая и практическая значимость, излагаются положения, выносимые на защиту, приводятся сведения о разработке вопроса о критериях выделения частей речи и о грамматическом статусе деепричастия в русском языке.

В 1 главе «Проблема происхождения деепричастия в историко-лингвистической литературе» рассматривается освещение названной проблемы в научной литературе. В ней нашли отражение следующие аспекты:

вопрос о непосредственных источниках деепричастных форм;

хронология формирования деепричастия в русском языке;

критерии выделения деепричастия в древнерусском языке.

Вопрос о времени возникновения деепричастия в русском языке является одним из дискуссионных: хронология этого процесса определяется неоднозначно. Разные мнения существуют как по поводу начала перехода причастий в деепричастия, так и завершения этих преобразований. Наиболее определенно пишет о появлении деепричастия А.А.Потебня: «Еще довольно трудно в точности определить, как продолжителен период… образования деепричастий. Кажется несомненным, что в конце XIV в. причастия действительные аппозитивные были уже только в книжном языке, и деепричастие, как вполне определившаяся часть речи, уже существовало, хотя и отличалось кое-чем от нынешнего» [Потебня 1958, 186]. Вместе с тем большинство исследователей связывает завершение процесса формирования деепричастия с XVII веком. (Э.И.Коротаева, Я.А.Спринчак, А.Н.Стеценко, С.И.Котков, А.А.Припадчев, Т.И.Агафонова и др.).

По мнению ряда авторов, сохранение причастных форм в их исконном облике фиксируется в памятниках, написанных в конце XVII - начале XVIII веков на церковнославянском языке (Т.В.Кортава, О.Л.Рюмина и др.), некоторые ученые относят формирование деепричастия к XVIII веку (З.Д.Попова, Н.Н.Запольская).

От рассмотренных точек зрения на проблему происхождения русского деепричастия отличается мнение, в соответствии с которым можно говорить о более ранних предпосылках образования деепричастия, относя этот процесс к периоду до XII века (Г.А.Хабургаев, Р.Вечерка, К.Мирчев, И.Дуриданов, М.Пешикан и др.).

Причина подобного рода расхождений кроется в отсутствии единых и четких критериев, позволяющих дифференцировать причастные и деепричастные формы в процессе их исторического развития, что отчасти обусловлено невозможностью переноса современных представлений об этих категориях на предшествующие этапы истории русского языка. Сложность их выработки связана и с тем, что должны быть установлены различия, существующие между причастиями современного русского языка и древними причастиями, если иметь в виду, что последние послужили основанием для формирования двух самостоятельных категорий – причастия и деепричастия. Вместе с тем, нельзя не принимать во внимание и того, что «языковые структуры образуют ряды, в которых лишь крайние элементы явным образом отличаются один от другого, но эти элементы связаны промежуточными элементами, между которыми трудно провести четкие границы» [Гак 1997, 65].

Решение вопроса о времени начала разрушения древнего причастия находится в неразрывной связи с установлением критериев для определения деепричастия как самостоятельной грамматической категории.

В процессе формирования деепричастия выбор формы и ее стабилизация оказались теснейшим образом связанными с выражаемым этой формой значением, а также той функцией, которую данная форма выполняла в контексте. Поэтому при рассмотрении процесса становления деепричастия как самостоятельной грамматической категории необходимо по возможности максимально учитывать все три фактора, определявшие его развитие.

К числу примет, безусловно свидетельствующих о начавшихся изменениях кратких причастных форм, все авторы относят нарушения в согласовании между причастием и существительным. Однако подобные случаи в количественном отношении далеко уступают сохраняющемуся согласованию имени существительного и причастной формы. Вместе с тем есть основания считать такое согласование ‘кажущимся’, не истинным для большого числа примеров: «...не было периода в истории русской письменности, когда бы не было фактов если не согласования, то совпадения кратких форм действительного причастия с подлежащим в роде, падеже и, реже, числе» [Руднев 1959, 43].

Еще одним, более существенным критерием выделения деепричастия в качестве самостоятельной грамматической категории являются синтаксические функции и грамматическое значение рассматриваемых форм. Указание на изменение синтаксических функций именного действительного причастия как причину возникновения деепричастий находим в работах многих ученых, занимавшихся проблемой образования деепричастия как в русском, так и в других славянских языках (А.А.Потебня, Е.А.Истрина, Е.Ф.Карский, А.А.Шахматов и др.; В.Барнет, Р.Ружичка, Р.Вечерка, М.Деянова и др.). Однако и в этом случае вновь приходится констатировать значительное разнообразие мнений относительно исходных синтаксических функций старого причастия и их отражения в деепричастии. Одни ученые отмечают усиление предикативности причастия в процессе формирования деепричастия (А.А.Потебня, Е.С.Истрина, А.А.Шахматов, С.Д.Никифоров, Н.И.Маевская, Л.Е.Лопатина, И.Н.Лекарева, Л.А.Широкова, А.А.Припадчев, Г.А.Хабургаев и др.). В то же время ряд исследователей указывает на ослабление предикативной роли причастия в процессе его перехода в деепричастие (М.Г.Шатух, Л.К.Дмитриева, Я.А.Спринчак, В.Л.Георгиева, Т.И.Агафонова и др.).

Еще одним важным компонентом в определении деепричастия выступает способность к выражению различных обстоятельственных значений. Одни считают, что деепричастие сформировалось благодаря появлению и развитию этого значения (А.Н.Стеценко и др.), другие полагают, что деепричастия унаследовали функцию выражения обстоятельственных значений от причастий (Б.В.Кунавин, Л.К.Дмитриева и др.).

Между тем уже по отношению к древнейшим славянским памятникам речь может идти о выражении именными образованиями не только значения второстепенного действия, но и обстоятельственных значений, хотя во многих случаях приходится отмечать возможность двоякого толкования.

Таким образом, следует признать обстоятельственные значения, как и предикативные, достаточно древними, присущими формам, давшим начало деепричастию, уже на самых ранних этапах его истории.

Во 2 главе «Отражение начального этапа формирования деепричастия в древнерусском языке» рассматриваются особенности функционирования именных и местоименных форм причастий в языке «Жития Феодосия Печерского» – оригинального древнерусского памятника XII века в сопоставлении с другими текстами из Успенского сборника, а также деепричастные формы в русских летописях XIV-XV веков.

Формирование новой грамматической категории – деепричастия на ранних этапах заключалось в следующем:

— все более углубляющемся противопоставлении именных и местоименных форм старого причастия;

— утрате краткими формами согласования с именем и превращении их в неизменяемые;

— закреплении за краткими формами специфических синтаксических функций выражения предикативных отношений и обстоятельственных значений.

В памятниках старшего периода истории русского языка нашла отражение развивающаяся между новыми причастиями и деепричастиями грамматическая и синтаксическая дифференциация. На начальных этапах в этом формирующемся противопоставлении оказались задействованными не только формы именительного падежа кратких действительных причастий, но и формы косвенных падежей.

Среди многообразия причастных форм внимание ученых в наибольшей степени привлекали краткие действительные причастия. Их исследованию посвящено большое количество работ, в которых значительное место принадлежит описанию различных синтаксических функций, выполняемых рассматриваемыми образованиями (см., например, работы А.А.Потебни, Е.С.Истриной, В.И.Борковского, С.Д.Никифорова, М.А.Соколовой, П.Я.Черных, Н.И.Маевской, Т.П.Ломтева, К.А.Гомоновой, Е.Л.Голубевой, В.В.Бенке, Б.В.Кунавина и др.).

Сравнительные наблюдения над именными и местоименными формами в Житии Феодосия Печерского (далее – ЖФП) продемонстрировали способность именных форм не только к предикативному, но и атрибутивному употреблению, а также способность местоименных образований к выражению как атрибутивных, так и предикативных значений, что соответствует представлению о синкретичном характере древнего причастия.

Основной синтаксической функцией полных причастий традиционно считается атрибутивная. Такие случаи широко представлены в ЖФП разными падежными формами. Все они характеризуются согласованием определения с определяемым словом, например: wни же "ко земл" жажющи" воды тако приимаахq словеса _его (39г); И сице съ миръмь предасть въ рqцh д(шю пришедъшимъ по нь ан(глмъ (46в).

Краткие формы действительных причастий представлены в ЖФП особенно разнообразно. Они выступают в различных падежах разных чисел. Подавляющее большинство из них согласовано с именем. Случаи нарушения также имеют место, однако встречаются крайне редко: бhша же и цр(кви твор#ще праздьникъ въ тъ д(нь (53а); чюдо явльшеся (56 а); таче по сихъ шедъшема има въ ц(рквь. и сътворивъ мл(твq сhдоста. (41а).

Употребление таких форм в качестве определений в ЖФП представлено единичными примерами, ср.: пока"ни_е бо _есть пqть привод" къ цр(ствq. -----пока"ни_е _есть пqть въвод" въ породq (39в); _есть бо мала гора надълежащи надъ манастырьмь тhмь. (55г); и вьсhхъ не бh подобьно мhсто кн#жю полю близь прилhжащю (60г).

Именные формы, как правило, выступают в предикативной функции, являясь второстепенным, а иногда и основным сказуемым. При этом они часто имеют дополнительные обстоятельственные оттенки значения. Подобные случаи хорошо известны и по другим памятникам и приводятся во многих исследованиях (А.А.Потебня, С.П.Обнорский, В.И.Борковский, Т.П.Ломтев и др.), ср.: Си слышавъ блаженыи. начатъ молити с" (СкБГ, 12а); къто ли не съмhрить с" оного съмhрени_е вид" и слыша (там же, 12в); ти тако донесъше тhло _его положиша _е въ манастыри (ЖФП, 41б); и пригласивъ келар# въпрашаше _его (там же, 51г) и многие другие.

В ЖФП наблюдается параллелизм в предикативном (аппозитивном) употреблении полных и кратких образований, например:

1. Употребление союзов между причастием и глагольным сказуемым:

– краткие формы: м(ти же _его оставл"ше и не вел"щи _емq тако творити (28б);

– полные формы: .тъгда х(въ воинъ ишедъ из домq сво_его -----тако скоро текыи и доиде пещеры оно" (35а).

2. Употребление причастий в качестве единственного сказуемого при своем собственном подлежащем (т.н. “именительный самостоятельный”):

– краткие формы: сь любъвь имh" "ко же рече с# не простq къ о(цю нашемq fеwдосию. и часто приход# къ немU и д(ховьныихъ тhхъ словесъ насыща" с# ^ н_его. (53в);

– полные формы: .И се же пакы инъ бол"ринъ того же х(олюбьц#/. идыи нhколи съ кн#зьмь своимь х(олюбьцьмь на ратьны" (47в-г).

3. Участие причастия в качестве аппозитивного в составном приложении (“второй именительный”):

– краткие формы: бж(ствьныи варлаамъ игqменъ сы братии въ пещерh (36в);

– полные формы: чьрноризьць .павьлъ игqменъ сыи ^t _единого манастыр# сqщиихъ въ области _его. (59а).

Сходство значений, выражаемых полными и краткими формами, подтверждают случаи использования тех и других в идентичных контекстуальных условиях, ср.: и прочиими трqды подвиза" с". дhла" по вс" д(ни не дада рqкама своима ни ногама поко" (42б) и: И тако прhбывааше не дадыи себh поко" бъдhни_емь. и мл(твами вьсhми нощьныими (57б) и др.

Из косвенных падежей высокой степенью предикативности обладали дательный (в обороте дательный самостоятельный) и винительный (в конструкции второй винительный) падежи. В названных позициях в ЖФП, как правило, выступают краткие формы причастия.