2. Мировоззрение фрагментировано, отсутствуют стойкие убеждения неутилитарного характера. Ориентация на себя и эгоистические интересы. Моральные нормы и ограничения – размыты, выражено императивное стремление к комфорту и наслаждениям.

3. Социальные связи и взаимоотношения с окружающими: обедненные, преимущественно обменные, при этом наблюдается тенденция к трансформации имеющихся «первичных связей» в связи обменного типа; прагматизация и эмоциональная обедненность межличностных взаимодействий

4. Характер поведения и образ жизни безответственный, по принципу «после нас хоть потоп». Основу образа жизни составляет потребление, выступающее в роли базовой поведенческой установки к любым взаимодействиям с социальным и материальным окружением.

Во втором параграфе третьей главы «Потребитель» как девиантологическая проблема современности: эмпирический анализ отечественных и зарубежных тенденций» осуществляется эмпирический анализ дисфункций процессов социализации и социального контроля, обусловливающих специфические поведенческие и ментальные характеристики «человека потребляющего».

Говоря о когнитивных способностях «потребителя», необходимо прежде всего отметить негативное влияние масс-медиа на качество мышления и психические процессы. Цифры, иллюстрирующие масштабы этого влияния на родине потребителя – США: каждый год средний американец 1550 часов смотрит телевизор, 1160 часов слушает радио, проводит порядка 300 часов за чтением газет и журналов, становясь при этом реципиентом от 100 до 300 рекламных сообщений в день. Схожие тенденции фиксируются в отечественных исследованиях структуры свободного времени россиян, согласно которым, две трети наших соотечественников в качестве основной формы внерабочего времяпрепровождения предпочитают просмотр телепередач и видеофильмов.

Уровень интеллектуального развития того или иного общества отражает (в обобщенном виде) система образования. В последние годы отечественные и зарубежные социологи указывают на снижение качества реального (а не декларируемого) уровня образования. Основная причина этого заключается в вовлечении школы (как базовой, так и высшей) в орбиту потребительских практик и потребительской идеологии. Из системы воспитания и развития личности образование превращается в транслятора инструментальных ценностей. Институты и агенты системы образования начинают функционировать в парадигме потребительского маркетинга, строя «клиентские» отношения с учащимися, снижая требования к уровню знаний и дисциплины в учебных заведениях.

Также необходимо отметить снижение способности к восприятию сложных идей, особенно абстрактного, неутилитарного характера – математических, гуманитарных, в пользу этого свидетельствует падение престижа «чистых» академических направлений подготовки в вузах. Это говорит об отсутствии устойчивого интереса ко всему, что выходит за рамки наличной полезности, указывает на такие характеристики потребительского мышления, как ограниченность и утилитарность.

Психологический склад «потребителя» может быть определен, как гедонистически-безответственный. В его основе лежит неспособность или нежелание предвидеть и учитывать последствия своих действий, соотносить их с «принципом реальности». Потеря чувства реальности окружающего мира, во многом, провоцируется эклектикой симулякров медиа-репрезентаций действительности. В результате, для потребительского сознания понятия, отражающие ценности, теряют свой глубинный смысл, превращаясь в легко «используемые» и «выбрасываемые» штампы и лозунги. Это подтверждается результатами исследований российских социологов, указывающих, что современный российский обыватель «…в очень значительной степени живет в мире иллюзий, порождаемых не только его личным несовершенством и неспособностью правильно понять и отразить мир, но и окружающей культурой, навязывающей присущие ей мифы и стереотипы».

Одной из главных проблем функционирования институтов социализации и социального контроля в современных условиях является дефицит нормативных образцов, примеров для подражания. Последнее тесно связано с явной нехваткой позитивной героики в медиа-дискурсе современности. Эти тенденции нашли свое подтверждение в исследованиях, проведенных под руководством автора в 2004-2005 (N=2023 чел.) и 2005-2006 (N = 1330). у/гг. в школах г. Краснодара по заказу Управления образования города.

Исследования строились на опросах трех групп респондентов – школьников 9-11-х классов, их родителей и учителей. В числе вопросов, задаваемых учителям и родителям, был вопрос с просьбой оценить поведение и нравственность современных школьников по 10-балльной шкале. Отвечая на этот вопрос, 63% учителей и 52% родителей учащихся 9-11-х классов охарактеризовали ситуацию с поведением и нравственность школьников как неблагополучную. Абсолютное большинство из них в числе наиболее значимых причин подобного положения дел указали: на первом месте – «у родителей не хватает времени для того, что бы заниматься воспитанием» (деформация механизмов социализации); на втором месте - «их со всех сторон окружают дурные примеры, навязываемые шоу-бизнесом и СМИ» (девиантогенность социо-культурной среды); на третьем месте –а) родители: «им трудно выбрать образец для подражания», б)учителя: «отсутствие в стране общей идеи, идеологии» (кризис нормативных образцов).

Образцы для подражания юношество традиционно (по крайней мере, в России) черпало из книг. Для современной молодежи книги, как правило, играют менее заметную роль, нежели телевидение, видеофильм и Интернет. Это, в частности, подтвердилось и в исследовании 2004-2005 гг. Школьникам 9-11-х классов задавался вопрос с просьбой назвать любимых героев из книг и фильмов. Говоря о фильмах и киногероях, более трети школьников (38%) не смогли назвать любимый фильм/киногероя. Еще 42% указали на зарубежные фильмы/героев, преимущественно жанра «экшн», триллеры и мелодрамы. Абсолютными лидерами рейтинга киногероев стали герои сериала «Бригада» - бандиты, показанные в сериале в весьма привлекательном свете.

С книгами дело обстоит хуже. Практически половина (44,4%) – не смогли назвать любимую книгу или героя, другими словами, почти половина школьников просто не читают. Относительно многие (21%) указывали в своих ответах персонажей русской классики, что, очевидно, связано с влиянием школьной программы. Еще 11% указали сказочных, детских персонажей (Колобок, Винни-Пух и т.п.) – это эпатаж, стремление скрыть тот факт, что большинство из них не читает. Таким образом, школа приобщает к литературе (в рамках программы) пятую часть школьников. Самостоятельно читают около 13% - те, кто указал современную отечественную и западную литературу. Жанры - преимущественно детективы и фантастика.

В исследовании 2005-2006 учебного года проявились еще более тревожные тенденции. 11-классников просили назвать кого-то, кто является для них примером для подражания, при этом подчеркивалось, что это может быть любой человек или герой книги/фильма. В результате: 45% школьников ответили, что «примеров для подражания нет»; еще 10% в качестве примера для подражания рассматривают сами себя («я сам(а)»); только 18% указали на родителей; не ответили на этот вопрос 17% учащихся.

Обобщая, можно сказать, что конструктивных героев и кумиров у современной молодежи мало. Эклектика медиа-пространства оборачивается примитивизацией идеалов, амморализацией кумиров и, в конечном счете, маргинализацией морального дискурса, содержание которого подменяется псевдо-моральными штампами и клише.

Тезис о морально-этических девиациях, вызванных кризисом нормативных образцов, подтверждают результаты сравнительного исследования семи основных проблем, которые наиболее сильно тревожили школьных учителей в 1940 и 1988 гг., проведенного американскими социологами.

Основные проблемы с учениками школ

1940 г. 1988 г.

Ученики разговаривают Употребляют наркотики

Жуют жвачку Употребляют алкоголь

Бегают по коридорам Беременности

Шумят Самоубийства

Не соблюдают очередей Изнасилования

Одеваются не по правилам Ограбления

Сорят в классах Избиения

Как показали исследования, проведенные под руководством автора, восприятие тех или иных форм отклоняющегося поведения вполне соответствует декларируемым ценностным установкам, отражающим жизненные цели и стратегии современных школьников. Список последних, в порядке убывания значимости, выглядит следующим образом: «учиться», «достичь успеха», «думать только о себе и близких», «жить как нравится». При этом восприятие молодежью «приемлемых/неприемлемых» форм поведения напрямую связано с характером декларируемых ценностей. Имеет место тенденция отождествления «приемлемого» с «успешным» и «неприемлемого» с «неуспешным».

Чем более человек «погружен» в потребительски практики, тем глубже и интенсивнее ценностно-нормативная сфера личности деформируется установками и идеологемами массовой культуры. Симптомы этого проявляются на уровне базовых социальных практик, в том числе, связанных с отношениями внутри семьи. В пользу этого свидетельствуют, например, данные относительно уровня сексуального насилия в американских семьях. В среднем, с сексуальными домогательствами со стороны близких родственников сталкиваются (по разным оценкам) от 10 до 15% несовершеннолетних американок. Анонимный же опрос студенток Гарвардского университета (элитного учебного заведения, куда попадают выходцы только из состоятельных слоев) показал, что каждая четвертая (!) из них в детстве подвергалась эбьюзу (сексуальное насилие со стороны родителей).

В целом, эмпирический анализ проблемы показывает, что тенденции трансформаций паттернов мышления, поведения и психики индивидов в условиях деформации важнейших институтов социализации и социального контроля подтверждают теоретические представления о «человеке потребляющем» как результате этих деформаций.

Целью Главы 4. «Дисфункции процессов социализации и социального контроля в свете современных теорий девиантности: ограничения и перспективы сложившихся подходов» является анализ содержания сложившихся методологических подходов социологии и психологии девиантного поведения на предмет выявления их потенциала в вопросах объяснения рассматриваемых в данной работе проблем.

В первом параграфе четвертой главы «Исходные методологические гипотезы» обосновывается тезис об ограниченности гносеологического потенциала большинства существующих теорий отклоняющегося поведения в объяснении и осмыслении рассматриваемых в работе дисфункций процессов социализации и социального контроля и социально-антропологических последствий этих дисфункций. Данная гипотеза основывается на трех базовых положениях.

Первое - ключевая проблема современной девиантологии - в фактическом отсутствии единого девиантологического дискурса, логическое начало которого в дискуссии о сущности норм, что требует восхождения к вопросам онтологии человека и общества.

Второе – сложившиеся методологические подходы социологии и психологии отклоняющегося поведения обнаруживают ограниченность своего потенциала в объяснении дисфункциональности процессов социализации и социального контроля в условиях влияния массовой культуры, в силу присущих им релятивизма и редукционизма.

Редукционизм проявляет себя там, где в поле зрения ученого попадает не собственно проблема «норма/отклонение», а одна из проекций этой проблемы, например, «адаптация/дезадаптация» (психология) или «соответствие/несоответствие распространенным в данный момент образцам» (социология). Это ограничивает эвристический и прагматический потенциал теории вследствие игнорирования части процессов, явлений и связей, имеющих отношение к предмету. В некоторых случаях это может даже приводить к подмене предметной области.

Релятивизм проявляет себя как отказ от ценностных суждений, что ограничивает возможности концептуальных обобщений относительно «патологичности» или «нормальности» социальной практики. При этом автор настаивает на аксиологическом подходе к пониманию природы норм. Идеалы – отвергаем мы их, или нет – задают тенденции поведения и мышления людей. Если предположить, что идеалы имеют хотя бы черты содержательной универсальности, поддающейся эмпирической валидизации, то девиантологическая теория вынуждена использовать ценностные суждения просто в целях адекватного описания действительности.

Третье - девиантологическое знание, локализованное преимущественно в рамках социологии, криминологии и психологии, неполно и может стать более полным в результате привлечения теоретико-методологического и эмпирического багажа таких дисциплин, как культурология, антропология (философская, историческая и культурная), этика и др. Для адекватного осмысления девиантогенных процессов современности нужны широкие междисциплинарные обобщения.

Во втором параграфе четвертой главы «Биологические теории девиантности» осуществляется критический анализ биологических теорий девиантности. Подчеркивается, что в настоящее время число сторонников этого подхода сравнительно невелико, большинство ученых, изучающих девиантность, предпочитают другие модели.

Подробный анализ исходных методологических оснований данного подхода позволяет автору заключить, что биологическое направление в целом не дает удовлетворительных моделей объяснения тех девиантогенных явлений современности, которые составляют предмет данной работы. В первую очередь, из-за присущего биологическим теориям редукционизма – сведения сложной и междисциплинарной проблемы поведения к наследственно-биологическим факторам, что в принципе противоречит социологическим подходам к пониманию механизмов и процессов социализации и социального контроля.

Однако, интерес к биологическим теориям девиантности проявляется регулярно, особенно в США. Дело, по-видимому, в том, что идея обвинить во всем физиологические особенности конкретного индивида, склонного к девиантности, оказывается весьма удобной. Таким образом, социальной проблемы как бы не существует. Это позволяет не затрагивать вопрос о несовершенстве социальной системы как возможной детерминанте негативных явлений. Так же отходит на задний план вопрос о содержании идеологем массовой культуры и роли СМК (контролируемых крупным капиталом), как факторов, провоцирующих увеличение масштабов девиаций. Подобный подход, однако, не оправдывает себя в качестве средства снижения уровня девиантогенности общества, для чего требуются в первую очередь социальные, а не медицинские технологии.

Третий параграф четвертой главы «Подходы психологии личности к анализу отклоняющегося поведения» посвящен анализу концепций девиантности, созданных в рамках различных психологических школ в следующей последовательности: психодинамический подход (психоанализ З.Фрейда и его последователей, в первую очередь К.Г.Юнга); поведенческий (бихейвиоральный) подход (Б.Ф.Скиннер); когнитивный подход; гуманистическая психология (Э.Фромм, К.Роджерс, А.Маслоу).

Основным недостатком психодинамического подхода является присущее ему сведение онтологии человеческого к онтологии биологического. Соответственно девиантность (в частности, по Фрейду) соответствует глубинной человеческой природе, представленной в «Оно». С этой точки зрения моральное либо аморальное поведение – лишь разные формы взаимодействия «Оно» и «Сверх-Я». Между тем, категории «правды», «долга», «любви», «истины» играют важнейшую роль в морально-мировоззренческом дискурсе всех исторических типах обществ, определяя характер и направленность деятельности институтов социализации и социального контроля. Полностью сводить их к адаптации нельзя. Практики чистой адаптации (например, т.н. «приспособленчество») явно отличаются от практик морального долга, часто дезадаптивных, но оправдываемых моральным дискурсом практически всех культур.

Наибольшим методологическим потенциалом среди психодинамических теорий обладает – в свете исходных установок анализа – юнгинианская концепция архетипов и коллективного бессознательно, выводящая исследователя на базовые способы интерпретации человеком действительности и поведения по отношению к ней.